– Да конечно, а как же иначе? – удивилась Наталья Ивановна.

– А мы можете позвонить тем, кто сегодня работает, и узнать…узнать… – У Алены перехватило дыхание.

– Да что узнать-то? – нахмурилась Наталья Ивановна. – Вы чтотак разволновались?

– Да потому и разволновалась, что все очень странно!Картины… – почти сердито ответила Алена. – Все связано с картинами, ссотрудницами музея… Я точно знаю, что сегодня утром случился приступ с одной изних. Тоже внезапное острое психическое расстройство. Говорят, она умоляла непускать ее в музей. Почему? Спросите, а, Наталья Ивановна, упоминала ли она окартинах? О какой именно картине? Может, кто-нибудь запомнил?

– Я не понимаю, у них там что, эпидемия, что ли, в музее? –изумленно посмотрела на нее Наталья Ивановна.

– Ага, причем болезнь заразная к тому же, если она даже начленов семей каким-то образом переходит, – кивнула Алена. – Я ведь не зря протого мужчину вам рассказывать начала.

– Невероятно, – покачала головой Наталья Ивановна. –Совершенно невероятно. Однако про ту сегодняшнюю больную узнать можно. В каком районеэто произошло?

– Не знаю, – растерянно пробормотала Алена. – Представленияне имею.

– Но хотя бы как ее зовут, знаете?

Психиатр вынула из кармана халата мятый блокнот и ручку:

– У меня память на имена и фамилии неважная. Я всезаписывать стараюсь. Что запишу – то помню. А не запишу – выскочит, непоймаешь.

– Ее зовут Тамара Юрьевна… – сказала Алена и запнулась. –Господи… а как же фамилия ее, а? На С… простая такая фамилия… – Она прижаларуку ко лбу. – Ну вот и склероз, здравствуйте!

«Тамара Юрьевна С.», – записала Наталья Ивановна и вскинулаглаза на Алену:

– Сухова? Сергеева? Степанова?

Алена пожала плечами.

Наталья Ивановна нетерпеливо обвела в блокноте первые буквыимени и отчества, Т и Ю, потом букву С:

– Сидорова? Симонова?

– Вспомнила! – обрадовалась Алена. – Не Симонова, аСеменова.

– Ну вот и хорошо. – Наталья Ивановна быстро дописалафамилию и зачем-то еще раз обвела заглавную букву С. – Теперь пойдемте.

Алена уставилась на обведенные буквы: Т, Ю, С.

ТЮС… Где-то она уже видела эти три буквы… Где?

Ну конечно! В записной книжке телефона Алексея Стахеева! Онаеще подумала тогда: почему ТЮС, а не ТЮЗ, Театр юного зрителя? И тотчасдогадалась, что это чьи-то инициалы. Чьи? Не Тамары ли Юрьевны Семеновой? Хм,почему бы нет, почему бы нет… А чье имя обозначают буковки М.К., стоявшие ниже?Алена их почему-то тоже запомнила. Также там было имя – Юля и еще две какие-тозаписи. Но сейчас не сообразить, какие именно.

М.К. – это, может быть, Майя Климова? Конечно, не исключено,что Майя Климова здесь ни при чем, а все же… вдруг?

Почему телефоны Майи и Тамары Юрьевны Семеновой значатся вотдельной книжке Алексея, стоят в списке вместе с его любовницей? Какоеотношение это имеет к картине Васнецова?

О Господи, да ты совсем свихнулась на этой картине, Алена!Никакого не имеют они отношения к Васнецову, зато имеют самое прямое инепосредственное отношение к Алексею Стахееву. Кто такая Юля? Его любовница,правильно. Так вот, ТЮС и М.К. – тоже его любовницы! Именно поэтому Алексей изанес их в отдельный список. Это его, так сказать, телефонный гарем из пятикрасоток: Тамара, Майя, Юля… Там еще была буква Л., значит, это может бытькакая-нибудь Люба, Лена, Люда, Лида, Лариса… – ну, такие совпадения тожебывают, что любовницу зовут так же, как жену… или Лада, Лиля, Лола… Лолита!

Ну да, только Лолиты не хватало!

И там еще какое-то имя было… Какое?

Сева.

Точно!

Но ведь «Сева» вроде бы мужское имя, оно-то как попало всписок любовниц? Или, не дай Бог…

Да ну, глупости, вот уж на кого Алексей меньше всего похож,так это на какого-нибудь пошлого бисексуала.

«Мужик убил бисексуала… Да, мужиков еще немало!» –вспомнилось вдруг забавное стихотвореньице… неведомо чье.

И тем не менее – Сева. Одно из двух: или имя все-такиженское (уменьшительно-ласкательное, к примеру… и вообще, была такаязападнославянская богиня Сева, или Жива, воплощение весны и цветения), илисписок не имеет отношения к «гарему» Алексея Стахеева.

Алена вскинула голову – Наталья Ивановна поглядывала на неекак-то очень уж пристально.

Профессионально, надо сказать!

А не решит ли она, что барышня, столь живо интересующаясясвихнутым поведением некоторых сотрудников художественного музея, и сама…того-с? Тогосеньки…

Не хотелось бы. А потому надо взять себя в руки и неафишировать свою неуравновешенность. Хотя трудно, очень трудно при таких-тоновостях…

– Ну так мы идем звонить? – спросила Наталья Ивановна соттенком некоторого нетерпения, и Алена вскочила со стула:

– Да, конечно!

Они заглянули в какую-то комнату с четырьмя кроватями,застеленными совершенно больничными жиденькими байковыми одеялками, с плоскимиподушками в разнокалиберных застиранных наволочках, и Наталья Ивановна досталаиз-под одной из таких подушек дамскую сумку. Из сумки была вынута записнаякнижка, полистав которую Наталья Ивановна удовлетворенно кивнула и, шепчачто-то вроде: «Три-три-три-два-два-два-три-три-три…» – проворно сбежала полестнице в холл. Там она подошла к телефону на столе дежурной и набрала номер.Когда ей ответили, заговорила в трубку:

– Алло, добрый день, коллеги, это с подстанции Ленинскогорайона беспокоят. Наталья Телегина, психиатр. Посмотрите по журналу, был у вастакой повод: в первой половине дня острый приступ психического расстройства втранспорте, женщина, зовут… – она заглянула в блокнот, – Тамара ЮрьевнаСеменова, сотрудница художественного музея. Возраст? – Она покосилась на Алену,но та только плечами пожала. Наталья Ивановна тоже передернула плечами: –Возраст мне неизвестен, но какое это имеет значение, если имя и фамилияназваны? Не было такой? Не было точно? Ну, извините, счастливо подежурить!

– В Приокском районе эта дама с ума не сходила, – сообщилаона, взглянув на Алену. – Попробуем в Советский позвонить. А потом вНижегородский.