– А вы так и не узнали имени погибшего?

– Нет, не узнали, к сожалению. Вроде бы Алексей Сергеевичпытался выяснить, но без толку. Но это не та тема, к которой мы постоянновозвращались в своих разговорах, вы же понимаете, – пожал плечами Иван.

– А о чем вы разговаривали?

– Об истории.

– О чем?!

– Об истории. Мы именно на почве истории сошлись. АлексейСергеевич очень интересуется народовольцами, в частности, группой СофьиПеровской.

От изумления Алена даже остановилась. Представить, чтоАлексей занимается историей первомартовцев[7], просто так, из любви кискусству, почему-то не хватало воображения.

– Да ну, бросьте! – сказала недоверчиво. – Он же вродекомпьютерщик…

– Ну и что? – обиженно посмотрел на нее Иван. – Компьютерщикне может историей интересоваться, что ли? Я вон тоже – врач, а любимая книга уменя знаете какая?

– Академик Рыбаков, «Язычество древних славян», – неожиданноляпнула Алена.

Иван так и закатился смехом:

– Ой, нет, это не мое, я помешан на истории Отечественнойвойны восемьсот двенадцатого года. Обожаю читать мемуары. Ну а что касаетсяРыбакова, то его «Язычество» было любимой книгой покойной матери Галины,насколько мне известно.

– Иван, а вот, кстати, о Галине… Наверное, ваши отношения сАлексеем Сергеевичем нарушатся, если вы с Галиной расстанетесь…

– Если да, то мне будет очень жаль, – искренне сказал Иван.– Но тут ведь речь о моей жизни идет. Знаете, с Галиной мне очень трудно. Она… Такоеощущение, что в ней как бы два человека сосуществуют, совершенно разных. Она иправда Близнец по гороскопу, но даже и у Близнецов не бывает такойдвойственности. То нормальная девушка из хорошей семьи, с которой и поговоритьесть о чем, и сама нормально говорит… Не знаю почему, для меня очень большоезначение имеет, когда люди правильно говорят, – улыбнулся Иван, словноизвиняясь за такую слабость или причуду, и Алена горячо закивала в ответ,потому что для нее-то правильная речь имела просто-таки патологически важноезначение. – То нормальная, значит, девушка, а то… оторва какая-то, простиГосподи, матом кроет, да так страшно, даже я столько матюгов не знаю, я вообщене могу слышать, когда женщина выражается… – Иван сокрушенно покачал головой. –Идем, скажем, по Покровке вечером… Знаете, там напротив Драмтеатра стали повечерам тусоваться какие-то отвязные парни с девками, мат-перемат стоит, непройти, так бы и дал в морду недоделкам, недоросткам, которые воздух отравляют.У меня просто уши в трубочки скручиваются, а Галка идет как ни в чем не бывало– хохочет, да еще и отвечает им в том же тоне… А через минуту снова рядом сомной нормальный человек, который говорит человеческим языком. Нет, знаете, этиштуки, эти сложности не для меня, мне люди с раздвоением личности на работеосточертели, и чтобы я таких еще всю жизнь дома, в своей постели терпел… Да и впостели у нас с Галиной тоже было как-то… – Иван сердито мотнул головой. –Словом, все, я завязать хочу с ней. У меня теперь Катерина. Вот у нее никакогораздвоения личности точно нет, она – одна, и вся моя.

Алена молча кивнула. Уж кто-кто, а она могла бы о«раздвоении» Галиной личности порассказать массу интересных подробностей. Дазачем? Иван все уже для себя решил. К тому же Аленины рассказы его отнюдь непереубедят, а только добавят камушков в чашу с надписью «contra». Поэтому лучшепромолчать.

Между тем они дошли уже до проспекта Ленина, и Алена началаприглядываться к стоящим на обочине машинам. Такси среди них не было. Ну ладно,махнет сейчас какому-нибудь частнику…

– Спасибо, что проводили, – повернулась она к Ивану. – Ноповторяю: обещать, что поговорю с Галей, не могу. Извините, вы уж как-нибудьсами свои отношения с ней улаживайте.

– Наверное, вы правы, – кивнул он. – Да ладно, переживем. О,мне звонят – видимо, у нас вызов. Счастливо оставаться!

И он заспешил обратно, приложив к уху мобильник.

Алена вгляделась в сумеречные дали. Нет, зеленых огоньков невидно. Может, на обычной маршрутке поехать? Или все же частника взять?

В эту минуту одна из машин, притулившихся у обочины –темно-серая, прогонистая, красивая, – тронулась с места и подвернула к Алене.Открылась дверца, шофер в берете перегнулся через сиденье, высунулся:

– Подвезти или как?

– Мне в верхнюю часть, – сказала Алена. – Далеко.

– Так ведь я не пешком, – хмыкнул шофер. – Машинка довезет.Она хорошая, послушная.

Машинка и впрямь была хорошая – «Опель». Как так вышло, чтов своей жизни Алена еще ни разу на «Опеле» не ездила?..

– А до Ижорской – сколько?

– Ну… – с сомнением посмотрел на нее шофер. – Двести – этовам как?

– Переживаемо, – усмехнулась Алена, вспоминая одноговодителя джипа, который за путь раз в десять короче, чем тот, которыйпредстояло проехать сейчас, взял с нее в два с половиной раза больше.

– Садитесь, поехали. – Шофер открыл заднюю дверцу, и Аленасела на серый новый велюр.

Тронулись.

Алена, скрывая улыбку, посмотрела на черный берет схвостиком, обтянувший голову водителя. Такие береты раньше носили художники ифотографы, а потом позатолкали их в сундуки или повыбрасывали на свалку. Аленинзнакомый, художник Леший, иногда носит такой протертый до дыр берет в своеймастерской зимой, когда начинает зябнуть. Ох и бабник этот Леший, что-тострашное! Ни одной юбки мимо не пропустит. Разумеется, он не единождыподкатывался и к Алене, но у нее было такое ощущение, что постель с Лешим будетчем-то вроде инцеста – слишком давно она его знала и слишком дорожила егодружбой.

Внезапно «Опель», медлительно выруливавший от обочины, сновавильнул туда. Дверца рядом с Аленой распахнулась, какой-то человек проворно сел– буквально прыгнул! – на сиденье, резко отодвинув ее в другой угол.

– Что?! – крикнула Алена и осеклась, когда незнакомецобернулся к ней.

Эту физиономию ей бы век не видеть, но вот сподобилась. Инемедленно узнала и черные жуликоватые глаза, и щеточку усов под разбойничьимносом.