Внезапный приток воздуха отбросил ее назад – она упала на задницу.

Она чувствовала, как грязно-бурая масса льется по ее шее, видела, как она ползет по ее руке, обволакивая плоть. Подобравшись к лампе, месиво отпрянуло от сосуда, словно почуяв ловушку. Затем покрылось рябью и стало от нее отклеиваться. Блажка отвела шею назад, вытянула руку – месиво попыталось не дать засосать себя в лампу.

– Ай, иди нахер! – прорычала она.

Месиво с пугающей быстротой отделилось от ее руки, смягчившись, и прыгнуло на лицо. Вслепую шагнув назад, она попыталась его оторвать, но тварь вцепилась в Блажкины руки, присосалась, чтобы задушить. Потекла в ноздри, просочилась между сжатых губ. Блажка стала задыхаться, когда мерзость полезла ей в горло, стала захлебываться, пока она заполняла ее легкие. Чернота убралась из ее поля зрения, когда последний кусочек живой смолы залез ей в нос. Воздуха у нее не осталось. Месиво не поддавалось ее попыткам ни прокашляться, ни срыгнуть. Таково было наказание за непростительный отказ от его присутствия.

Она убила Месителя, но он вернул ей долг, отравив своим злом. Остатки его отвратительных приспешников поселились в ней, вызывая болезнь, делая ее тело ненадежным, а разум неуверенным. Его неспешная месть наконец была близка к свершению. Корчась в панике, вцепившись когтями в шею, она упала. Лампы уже не было – Блажка ее выронила.

Блажку схватили рукой за волосы и потянули назад. Затем она почувствовала вкус бесплодной глины: Зирко сунул сдвоенное сопло лампы ей в рот. В тот же миг черная жижа рывком вышла из ее тела. Сила его движения была нестерпима, но быстрота – изумительна.

Блажка лежала на земле, тяжело дыша. Вокруг сандалий на ногах Зирко кружила поднятая ветром пыль. Полурослик сжимал лампу в руке. Та, казалось, ничуть не изменилась и не проявляла никаких признаков того, что находилось внутри нее.

Жрец подошел к ней и, потянув на удивление сильными руками, помог ей встать.

– Ты здорова? – спросил он.

Блажка, после всех усилий, дышала тяжело. Тяжело, но приятно. Грудь казалась невесомой, легкие чистыми и глубокими. Она ответила жрецу с благодарным смехом, таким радостным и затяжным, что пришлось упереться руками в колени.

– Здорова, – проговорила она наконец, все еще не в силах унять смех. Затем выпрямилась и встретила изучающий взгляд жреца. – Спасибо, Герой-Отец.

Обещанные припасы были готовы к обеду. Мозжок с Медом восседали на своих свинах рядом с груженой повозкой. Щелкочес был привязан в хвосте – все еще не восстановившийся достаточно, чтобы выдерживать нужный темп. Лодырь сидел на скамье возницы, держа поводья упряжки из мулов. Он добродушно усмехнулся Блажке.

– Позаботься о моем свине.

Редкий ездок бывал настолько щедр, чтобы доверить своего варвара другому. Лодырь был, несомненно, но и Блажку было не обдурить. Щедрость была не единственным, что двигало тертым.

– Буду заботиться, как о своем, – лишь могла обещать она. – Хорошо бы только знать, как его зовут.

– Палла.

– Палла?

Лодырь смотрел на нее безо всякой хитринки.

– В честь великого трубадура из Галицы.

Блажка покосилась на Меда.

– Ты такого слышал?

– Нет, вождь, – ответил тот со смешком.

– Я слышал, – буркнул Мозжок. – Но только потому, что имел несчастье спросить, нахрен.

– Этот свин достоин отдельной песни! – Лодырь выглядел уязвленно.

Блажка предостерегающе выставила руку.

– Спокойно, Шлюхан. Только не пускай пену изо рта. – Она улыбнулась и положила ладонь на край скамьи. – Честно. Спасибо.

– Пожалуйста. – Лодырь поклонился.

– Вот что еще тебе понадобится, – сказал Мед, протягивая ей свой арбалет. – И не пытайся отказаться. Мы оба знаем, что я в последнее время ношу его только по привычке.

У него был кожаный ремень со стальным крюком внизу, который он носил на культе, чтобы натягивать тетиву тренчала, но перезаряжал он медленно.

Блажка приняла арбалет и, еще через мгновение, полный колчан Меда.

– Если тебя убьют по пути в Отрадную из-за того, что у тебя его не было, я спущусь в ад и шкуру с тебя спущу.

Мед посмотрел на восьмерых уньярских всадников, ожидавших их, чтобы сопроводить повозку.

– Думаю, если мы попадем в беду, стрел у нас будет достаточно.

– Я буду через день-два после тебя.

– Мы будем ждать. А вы будьте осторожны оба, чтобы вернулись.

– Будем. – Блажка легонько стукнула ему в бедро. – Теперь поезжайте.

Когда повозка тронулась, ее тревога только возросла. Эти припасы предназначались для спасения Отрадной, но орк со своими псами все еще где-то разгуливал. Блажке было бы куда легче, поедь она вместе с ними, но сперва ей было необходимо заглянуть еще в одно место.

Она осмотрела Лодыриного свина.

– Палла, значит? Сразу предупреждаю, свин: это вряд ли будет похоже на карнавал.

Взобравшись в седло, она поехала на север, оставив Страву позади. И месиво вместе с ней. Зирко унес лампу обратно в недра холма, где оставил покоиться со всеми прочими погребенными там кошмарами.

Крикнув Палле команду перейти на рысь, Блажка отдалась освежающему ветру.

Она снова была ездоком копыта. Сильным полуорком. У нее были клинок, тренчало, две катары и варвар. Что еще ей нужно? Только ее копыто. Только ее братья. И один – нужнее всех остальных. Блажка толкнула свина, переводя его на галоп, жаждая поскорее вернуть его домой.

Овса не было уже слишком долго.

Еще год назад Кальбарка представляла собой развалины, где обитала только былая слава, вольные ездоки и собирающие кости фанатики. Она служила не более чем маленьким, но запоминающимся ориентиром, перекрестком дорог тех, кто странствовал в одиночку.

Только и всего.

Блажка сидела в седле на возвышении к востоку от города, древнего стража великого Гуадаль-кабира. У обоих берегов широкой реки стояли привязанные баржи, груженные лесом, и его там было столько, что можно было обнести Отрадную частоколом десяток раз. По течению проходило еще несколько судов, пытающихся проложить путь к недавно построенным докам. Даже со своего места Блажка заметила насыщенное движение по Старому имперскому мосту – люди и мулы пересекали водную гладь, стремясь войти в город. Из-за стен, заставленных свежими лесами, раздавалось стаккато рабочих молотов. И всюду виднелся надменный черный бык Короны на красно-золотом фоне. Он лениво развевался на флагах, свисавших с моста, трепетал на вымпелах, облепивших башни, куда теперь веревками поднимали пушки. И хотя Блажка не видела настолько далеко, она знала: этот же символ украшал груди солдат, расставленных вдоль причала, моста, стен и строящихся ворот.