Недостатка посольство ни в чём, правда, не испытывало, но переговоры были удручающе медленными. Лишь 29 апреля 1793 года в Немуро прибыло японское посольство из двухсот (!) человек с ответом от императора. Лаксману предлагалось в сопровождении всей этой оравы доставить двух своих подопечных в самый южный порт Хоккайдо — Мацумаэ, причём на японском судне.

Реакция Лаксмана на последнее предложение доказывает, что Адам — сын Кирилла проявил себя блестящим дипломатом. Девять месяцев он был бесконечно терпеливым, а тут стал жёстко неуступчивым и заявил, что так или иначе поехал бы морем в Хакодате — порт в сотне километров к северо-западу от Мацумаэ. В результате 4 июля 1793 года Лаксман отправился предписанным ему маршрутом в Хакодате на собственном — посольском судне.

В Хакодате власти приняли его тоже исключительно любезно, но абсолютно изолировали от каких-либо контактов с жителями. Кортеж составляли теперь уже почти полтысячи человек, и все они 13 июля двинулись в Мацумаэ по суше. Лаксмана и двух возвращённых Японии её сынов несли в богатых паланкинах. И прибыли они в Мацумаэ 17 июля 1793 года.

Начались переговоры о церемониале представления, щедро сдобренные упрёками за то, что русские явились вопреки законам страны в порт, куда иностранцам доступ запрещён. Официально же представляться предлагалось босиком и говорить лёжа на животе, но — не императору, об этом и слышать не хотели.

Лаксман, похоже, и отшучивался, и отругивался, но — таким образом, что внушал симпатии, и когда через два десятка лет на Хоккайдо оказался капитан-лейтенант Василий Головнин (его история заслуживает отдельных строк и тоже будет рассказана), Лаксмана вспоминали живо и дружески.

В итоге он добился разрешения для одного русского корабля раз в год приставать в порту Нагасаки. 23 июля 1793 года Лаксману был вручён «лист о позволенном ходе в Нангасакскую гавань», где позволялось «всероссийского государства одному судну вход в гавань Нангасакскую». В «листе» подчёркивалось, что ввиду «нетерпимости в нашем государстве веры християнской» никаких обрядов русские публично совершать не должны и кресты («знаки») обязаны не демонстрировать. В другом — пространном — «листе» объявлялось о запрещении плавать вдоль берегов Японии, но если знать историю Японии, можно понять, что успеха Адам добился тогда всё же невероятного. До этого подобной привилегией — приходить в Японию хоть как-то — почти два века пользовались в Японии только голландцы!

Получив упомянутые выше «листы» и вернувшись в Хакодате, Адам Лаксман 11 августа 1793 года вышел в море — курсом на Россию.

Значение сделанного Лаксманом-сыном подтверждается тем, что в «сталинской» БСЭ есть статья о нём, где он прямо назван «главой первого русского посольства в Японию». Но вот в одной из книг новейшего академического пятитомника «История внешней политики России (конец XV в. — 1917)» — в той, которая охватывает первую половину XIX века и издана в 1995 году издательством «Международные отношения», посольство Лаксмана оценивается почему-то как безрезультатное — без необходимых (и даже обязательных в данном случае) комментариев.

Иначе смотрел на итоги плавания А.К. Лаксмана и В.М. Ловцова «иркутский и колыванский губернатор и кавалер» генерал-поручик Иван Пиль. В обстоятельном «всеподданнейшем рапорте» Екатерине II от 28 февраля 1794 года он писал, что «следствие сей експедиции доставило некоторое на первой случай удовлетворение высочайшим и благодетельным вашего величества намерениям…», и предлагал толковый и конкретный план новой экспедиции в Японию с посольством для установления торговых связей.

Надо заметить, что швед по отцу Иван Алферьевич Пиль (1730–1801) относился к тем государственным деятелям и администраторам Екатерининской эпохи, которые вполне заслуживают уважения потомков. Боевой офицер, кавалер ордена Св. Георгия 4-й степени, он управлял и Рижским наместничеством, и Псковским наместничеством, а на этих страницах выступает, занимая последнюю в своей карьере должность генерал-губернатора Иркутского наместничества. На этом посту в Иркутске генерал-губернатор Восточной Сибири Иван Пиль основал верфь, укрепил берег Ангары, вынес за город во избежание пожаров мыловаренное и кожевенное производства, улучшая этим и городскую атмосферу. Он содействовал предпринимательству и торговле, в неурожайном 1792/93 году препятствовал спекуляции хлебом, для чего установил твёрдые цены на зерно и муку, а также — нормы отпуска.

Уже говорилось, что Пиль всемерно поддерживал Шелихова, его деятельность и его «американские» и «курильские» планы. После отставки Иван Алферьевич уехал в Симбирск, где и скончался. Ещё одно забытое, но славное имя в полузабытой истории Русской Америки и русской тихоокеанской эпопеи.

Пиль, повторяю, предлагал относительно развития связей с Японией очень дельные вещи. Екатерина была к таким идеям вполне чутка, а результатами посольства в Японию осталась довольна. 10 августа 1795 года в письме генерал-прокурору графу А.Н. Самойлову императрица распорядилась наградить участников «японской експедиции».

«Порутчик» Адам Лаксман был награждён чином коллежского асессора с жалованьем в 450 рублей в год и с единовременной выплатой ему «неполученного жалованья» — всего «7038 рублей и 6 копеек». Много поплававший ещё с Креницыным (!) «штурман прапорщичьего чина» Василий Ловцов был отставлен от службы «с чином порутческим» и выплатой «1066 рублей 66 копеек с половиною»… Были награждены также геодезии сержанты Егор Туголуков и Иван Трапезников, штурманы Василий Олесов и Василий Кох, великоустюжский купец Влас Бибиков, а боцманмат Тихон Сапожников и квартирмейстер Семён Кошелев были отставлены «по болезням их с повышением и пенсиею» в размере получаемого ими жалованья. Надворный советник Кирилл Лаксман получил «3000 рублей единовремянно».

Увы, по возвращении первого русского «японского» посольства в Россию всё вышло в итоге не по Лаксманам, не по Пилю, да и не по Екатерине… Прямо процитирую биографа Адама Лаксмана конца XIX века:

«Обратное плавание было быстро и счастливо; 8 сентября (1793 г. — С.К.) «Св. Екатерина» бросила якорь у Охотска. Вся экспедиция обошлась в 23 217 р., а ассигновано было на нее 36 тыс. (как видим, сын с отцом были ещё и честны. — С.К.). Ад. Лаксман был вызван с отцом в Петербург, получил чин капитана. Он предназначался к участию в экспедицию в Японию, которую предполагалось снарядить в 1795 году, но сначала дело несколько замедлилось, а затем смерть Эр. Лаксмана и Шелихова и самой императрицы Екатерины совершенно остановили его»…

Итак, начиналось к концу XVIII века у нас с Японией за здравие, а закончилось, в прямом смысле слова, — за упокой.

Да и — не одной ведь души!

Вышло так…

В мае 1794 года Лаксман-сын возвратился в Иркутск. Лаксман-отец отослал донесение графу Безбородко, а тот представил его Екатерине. Ещё до этого к императрице адресовался Пиль. Отец и сын вместе с естественно-исторической коллекцией, которую Адам сумел собрать в Японии, выехали с докладом в столицу. Там всем участникам экспедиции объявили благодарность, а Лаксманам поручили готовить новую поездку в Японию в рамках полученного разрешения на один корабль в год.