По возвращении в Петроград Гучков изложил Половцову более откровенную версию произошедших событий. «По дороге Гучков объясняет мне, что все наше несчастье заключается в том, что революция сделана чернью, а не интеллигенцией, и поэтому теперь, естественно, интеллигенция не может взять власть в руки, ибо не она управляла силами, совершившими переворот; так сказать, опоздала. Революция, к сожалению, произошла на две недели слишком рано. Существовал заговор. Предполагалось уговорить Царя поочередно приводить гвардейские кавалерийские полки в столицу на отдых и для поддержания порядка, а затем выманить Царя из Ставки и при помощи Кавалергардов совершить дворцовый переворот в пользу цесаревича и регентства. Все это должно было произойти в середину марта»91.

Следует отметить информированность Гучкова о планах переброски гвардейской кавалерии в Петроград, как, впрочем, то, что начало его речи перед военными представителями было, очевидно, неслучайно. Говоря о своих задачах, Гучков отметил, что в их число входит и сохранение Алексеева во главе армии, так как, по его мнению, только Алексееву по плечу столь сложная задача. Однако к недостаткам генерала Гучков отнес слишком строгие требования к дисциплине, сославшись на мнения «некоторых людей». Представители союзников не отреагировали на последний пассаж, согласившись лишь с тем, что Алексеев – единственно возможный главнокомандующий92. Гучков демонстрировал полную уверенность в силах, призвавших его к государственной деятельности.

Вернувшись в столицу 14 (27) марта, он заявил о том, что «…вынес самое отрадное впечатление из всего виденного в армии. Всюду царит полный порядок и дисциплина. Войска всюду восторженно приветствовали нового министра и выражали полную готовность служить Временному правительству. Армия готова встретить врага и бодро смотрит в будущее. Беспокойство вызывает только вопрос о снабжении»93. Судя по всему, даже положение офицеров пока что не особо беспокоило министра. Очевидно, он надеялся повлиять на бывших крестьян разъяснениями о том, как изменилась «офицерская корпорация» за войну. В статье под этим названием, опубликованной в «Русском инвалиде», объяснялось, что новый офицерский корпус отнюдь не реакционер, так как в большинстве своем составлен из представителей слоев, которые и сделали революцию. Сторонников революции призывали не беспокоиться: в армии имелось приблизительно по 5 старых офицеров на 100 офицеров военного времени94.

Сильные люди в погонах, и особенно в генеральских, явно вызывали опасения новой власти. Очевидно, она не могла забыть чувства бессилия в первые часы и даже дни своей победы. Часть военных, вызывавших особое недоверие прогрессистов, подверглась аресту. Другая часть стремилась разными способами добиться доверия новой власти. Так, например, Шавельский во время визита Гучкова в Ставку стал доказывать, что в последнее время был в немилости у императора95. Другие начали демонстрировать свою лояльность революции, украшаясь большими красными бантами. Одним из первых был генерал Н. И. Иванов. Особенно активен был Брусилов96. Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта не ограничивался этим. Он также не упускал возможность декларативных заявлений. 18 (31) марта Брусилов заверил Гучкова в том, что его фронт един как никогда и готов довести войну до победного конца97. Талантливый и беспринципный человек, этот генерал явно готовился в поход за желанным для него постом Главковерха и демонстрировал свою готовность к сотрудничеству с новыми властями. Он постоянно говорил о своей поддержке революции и новых веяний и о том, что заставило его поддержать государственный переворот в Петрограде: «Демократия и радикальные группы всегда были козлом отпущения. Их не игнорировали, а гноили. Прогрессивные идеи принимались как вредные, смутьянские идеи. Но с того момента, как было потоптано дворянство, пришиблено земство и город, и началась расправа с отдельными представителями царской семьи, для меня было ясно, что гнева народного не удержать, он сметет все преграды, какие окажутся на пути»98.

После Пскова Гучков отправился в Могилев. 19 марта (1 апреля), после встречи с Алексеевым, он обратился на собрании сотрудников Ставки с приветствием и пообещал им, что протекционизму и фаворитизму при назначениях будет положен конец и только талантливые, свободные и честные люди будут назначаться на ответственные посты. Алексеева Гучков не особо хвалил, но обещал, что генерал будет оставлен в должности, но его штаб будет значительно сокращен99. После визита Гучкова в Ставку в высшем командовании армии началась, по словам Кондзеровского, «в полном смысле слова, чехарда»: «Перемены были массовые, так что почти ни один начальник дивизии не оставался на своем посту; весь командный состав был переменен, все переезжали с одной должности на другую или были выброшены по “непригодности”, и все это незадолго до готовившегося большого весеннего наступления»100.

Реализация проскрипционных списков, составленных еще до визита Гучкова в Могилев, весьма удачно для планов последнего совпала с весьма показательными событиями на русско-германском фронте. Первые результаты процесса демократизации армии проявились уже в апреле 1917 г. при ликвидации немцами Черевищенского плацдарма на Стоходе, с большим трудом захваченного русскими войсками в августе 1916 г. в ходе наступления под Луцком101. Армия все меньше хотела воевать и все охотнее прислушивалась к германской пропаганде, задачи которой на этом этапе полностью соответствовали целям большевиков. Уже 2 апреля 1917 г. Бьюкенен в своем письме в Лондон отмечал характерные признаки нового времени: «Русская идея свободы заключается в том, чтобы смотреть на все легко, требовать удвоения зарплаты, демонстрировать на улицах и тратить время в разговорах о принятии резолюций на публичных собраниях»102.

19 марта (1 апреля)«Правда» почти полностью и без обычной для себя классовой оценки воспроизвела речь германского канцлера в рейхстаге. «Положение, которое мы должны занять по отношению к событиям в России, представляется нам вполне и сводится к дальнейшему соблюдению принципа невмешательства во внутренние дела иностранных государств. (Возгласы одобрения.) Наши недоброжелатели уже теперь во всех частях света распространяют известие о том, что Германия намерена уничтожить свободу, только что завоеванную русским народом и что император Вильгельм хочет восстановить власть царя над его бывшими в рабстве подданными. Это ложь и клевета, что я здесь торжественно и заявляю. Каким образом русский народ устроит своим домашние дела, зависит только от него и нисколько нас не касается. (Возгласы одобрения.) Единственное, чего мы желаем, – это того, чтобы положение в России сделало это государство твердым оплотом мира (возгласы одобрения) и привело к созданию такого положения вещей, которое обеспечило бы новое сближение между двумя народами, предназначенными к поддержанию между собой добрососедских отношений, что будет нами с радостью приветствовано. (Возгласы одобрения)»103. Итак, ни России, ни ее революции ничто не угрожало.

Уже через два дня немцы преподнесли урок, из которого можно было сделать вывод, сколько на самом деле стоит эта демагогия. Червищенский плацдарм длиной в 8 верст имел максимальную глубину до 3,5 верст. На этом пространстве было устроено 4 параллельные линии окопов из дерева и торфа, связанные между собой многочисленными ходами сообщения. Перед первой линией находились слабые проволочные заграждения. С восточным берегом плацдарм был связан 3 проездными и 12 пешеходными деревянными мостами. Плацдарм находился на участке обороны 3-го армейского корпуса, состоявшего из 27, 73 и 5-й стрелковых дивизий (еще одна – новая 171-я – формировалась в тылу). Гарнизон Червищенского плацдарма состоял из 18 батальонов, остальные находились за Стоходом. Русская артиллерия состояла из 81 трехдюймового орудия 6 мортир и 17 тяжелых орудий104.