Совета солдатских депутатов, на следующий день въехавшего в левое крыло дворца наместника34. В Тифлисе в это время шли многочисленные демонстрации, на которых звучали призывы забыть 1905–1907 гг., в частности, со стороны казаков произносились обещания не повторять своего поведения в той революции. И те и другие были пока довольны35.

Та же самая видимость спокойствия наблюдалась и в столице. Баланс сил был хрупким, и глава правительства не хотел рисковать. «Наконец, – вспоминал 3 (16) сентября 1916 г. Терещенко, – мудрые слова искушенных политиков перестали нас убеждать, и тем условным языком, которым мы между собой сносились, ген. Крымов в первых числах марта был вызван в Петроград из Румынии, но оказалось уже поздно»36. Предложение этого неудавшегося лидера переворота навести в столице порядок силами одной дивизии, «но не без кровопролития», испугало Львова и не вызвало понимания у Гучкова. «Власть без силы» растрачивала силу в постоянных призывах к «силе без власти». «Министры и правители, – вспоминал Деникин, – с бледными лицами, вялыми движениями, измученные бесконечными речами в заседаниях, советах, комитетах, делегациях, представителям, толпе… И никакой практической работы: министры по существу не имели ни времени, ни возможности хоть несколько сосредоточиться и заняться текущими делами своих ведомств.»37

19 марта 1917 г. А. Нокс встретился с Керенским. Еще ранее англичанин очень точно отметил в своем дневнике: «Есть только один человек, который может спасти страну, и это Керенский, так как этот 31-летний юрист полуеврей до сих пор пользуется доверием организованной Петроградской толпы, которая, будучи вооружена, является хозяином положения. Остальные члены правительства могут представлять народ России вне Петроградской толпы, но народ России, будучи невооружен и неорганизован, в расчет не берется. Временное правительство не могло бы существовать в Петрограде, если бы там не было Керенского»38. Керенский заявил британцу, что Николай Николаевич (младший), несмотря на поддержку союзников, не будет главнокомандующим, потому что солдаты и простые люди опасаются реставрации и настроены против него39.

Правительство в это время явно не отличалось активностью в деле «обеспечения победы», во всяком случае, над внешним врагом. Действия Львова наводят на мысль, что его больше беспокоили другие проблемы. Уже 6 (19) марта в разговоре по Юзу с Алексеевым он высказал мысль о необходимости выезда императора до приезда нового Главковерха, и, что гораздо более важно, предложил генералу задуматься о необходимости самостоятельного отказа Николая Николаевича (младшего) от этой должности, приведя в пример поведение великого князя Михаила Александровича40. Вскоре у него появился еще один последователь: великий князь Кирилл добровольно сдал командование Гвардейским флотским экипажем. 9 (22) марта он дал интервью, в котором заявил о своей абсолютной преданности народу и его «храму» – Думе: «Лучшим судьей будет история. Она нас судит. В конце концов, мы все люди смертные, кто только не делает ошибок. Мне кажется, что греха перед народом я не совершил. Разве я скрыл перед народом свои глубокие верования, разве я в дни великого освободительного движения пошел против народа? Вместе с любимым мною гвардейским экипажем я пошел в Г думу, в храм народный, и заявил Государственной думе и всему народу, что процветание России мне дорого и близко и против России я не пойду и не смею идти. Более того, сознавая, что как члену династической семьи в переживаемый тяжелый момент не совсем удобно занимать государственные посты и должности, так как это может вызвать подозрение у всех, кем приходится руководить, я, по собственной воле, обратился к военному министру А. И. Гучкову с просьбой освободить меня от руководства Гвардейским экипажем»41.

Россия была далеко не так едина, как хотелось бы верить Николаю Николаевичу (младшему). «Можно только удивляться простодушию этого человека, – вспоминал великий князь Александр Михайлович, – который проезжает по России, охваченной восстанием от Кавказа до Могилева, и не замечает ни толп народа, ни демонстраций, ни мятежей и остается непоколебимым в своей вере, что “новые командиры” оценят его безупречный патриотизм и военный опыт!»42 И толпы, и демонстрации были замечены Николаем Николаевичем (младшим). Движение его поезда (имевшего, кстати, весьма сильную охрану, составленную из чинов Кавказской армии) из Тифлиса в Могилев было настоящим если не триумфальным шествием, то триумфальной поездкой. В Харькове местный Совет рабочих депутатов даже поднес ему хлеб-соль43.

Не заметить демонстарций было невозможно, но легко было ошибиться в их природе. В оценке «новых командиров» Николай Николаевич (младший) действительно совершил ошибку. 10 (23) марта, через три дня после отъезда Николая II, он, сопровождаемый братом, великим князем Петром Николаевичем, прибыл в Ставку и известил об этом главу Временного правительства. Между тем тот уже отправил ему навстречу офицера с предложением сложить с себя полномочия во имя успокоения страны44. Предполагая, что может произойти нечто подобное, Алексеев отдал приказ, чтобы великого князя встречали только генералы45.

Главковерх пребывал в прекрасном расположении духа, встретился и поговорил с собравшимися по его приказу, лично знакомыми ему генералами46, принял парад в свою честь, приветствовал войска и население47. Он приказал приготовить приказ о смещении нескольких лиц. Вместо генерала Эверта, который очень осторожно высказался против отречения Николая II в февральские дни, на пост командующего Западным фронтом был назначен генерал В. И. Гурко48. Алексеев, почувствовав перемену в отношении к великому князю со стороны революционных верхов и низов, в частном разговоре сообщил тому о позиции Временного правительства и задержал опубликование приказа Николая Николаевича (младшего) о своем вступлении в должность Верховного главнокомандующего.

Настроение великого князя после беседы с генералом мгновенно и зримо изменилось к худшему. Через день после приезда великого князя в Могилев прибыл и посыльный офицер с письмом от главы Временного правительства. Г Е. Львов, сообщая Николаю Николаевичу (младшему) о невозможности для него занять этот пост, счел необходимым сослаться на волю народа: главнокомандующим не мог быть член свергнутой династии, и, кроме того, совершенно неприемлемым был тот факт, что великий князь был назначен указом бывшего императора49. Формальное решение вопроса не заставило себя ждать. В Ставку пришла телеграмма о смещении Николая Николаевича (младшего) с поста главнокомандующего. 11 (24) марта, в 15:00, князь Г Е. Львов объявил об отстранении великого князя от только что принятой им должности.

Объяснение было весьма характерным: «По полученным из официальных источников сведениям, великий князь Николай Николаевич прибыл в Ставку вследствие недоразумения. Будучи назначен Верховным главнокомандующим армиями Николаем II, великий князь Николай Николаевич выехал, не получив предложения Временного правительства не вступать в командование войсками. Курьер Временного правительства разъехался с Николаем Николаевичем, не вручив ему постановления Временного правительства. В настоящее время великому князю Николаю Николаевичу сообщено министром-председателем от имени Временного правительства, что так как назначение его состоялось одновременно с отречением Николая II, то оно недействительно»50. Интересно, что при этом Львову совершенно не мешало то, что сам он был тоже назначен на свой пост в тот же день и тем же человеком. Наверное, поэтому поначалу в прессу была запущена версия о том, что великий князь не дождался подтверждения своего назначения в Тифлисе, то есть пошел на самовольный поступок51.