Временное правительство могло быть полностью довольно начальником гарнизона столицы. «Русский инвалид» посвятил генералу хвалебную статью: она называлась «Вождь народной армии»15. Сам «вождь» на следующий день в ответ на запрос редакции «Утра России» направил телеграмму, определявшую его отношение к падению монархии: «Народ дал родине свободу, армия должна дать ей победу. Твердо верю, что совершившийся переворот является надежным залогом этой победы»16. Впрочем, генерал вскоре перестал петь дифирамбы революции и почти не скрывал своего отношения к новой дисциплине.

Тем временем Алексеева все больше волновали события, происходившие в армии и во флоте. В Ставку приходила противоречивая информация, абсолютно точно передающая положение в стране. С одной стороны, Балтийский флот и Петроградский гарнизон не хотели видеть во главе вооруженных сил не только Николая Николаевича (младшего), уже отправившегося из Тифлиса в Россию, но и любого другого Романова, а с другой – приходили многочисленные телеграммы в поддержку этого великого князя17. Его назначение приветствовали и представители союзников при русской армии, и Алексеев немедленно распорядился опубликовать эти приветствия во всех армейских газетах18.

Ставке была необходима стабильность, новому правительству – тоже. Могилев рассчитывал оберсти ее, опираясь на популярного Главковерха, оснований для беспокойства было более чем достаточно. В тот же день, когда был издан приказ об аресте императорской семьи, Временное правительство утвердило текст новой присяги: с самого начала было ясно, что она как минимум не будет последней: «Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавляющему Российское государство, впредь до установления воли народа при посредничестве Учредительного собрания»19. Фронт, в отличие от столицы, принял назначения Николая Николаевича (младшего) и Алексеева вполне благоприятно20. Надежды на наведение дисциплины генералитет все больше связывал с «сильным человеком», который торопился в Могилев.

«Если бы армия находилась под командой сильного человека, – вспоминал Маннергейм, – это обеспечило бы новой России мощную поддержку.

Этот человек был, великий князь Николай, который заявил, что он готов поддержать новый порядок. В 1905 году великий князь быстро восстановил порядок в Петербурге и сделал бы то же самое и сейчас»21. Выводы Маннергейма, конечно, не безупречны. В 1905 г. кадровая армия, а тем более гвардия остались почти нетронутыми. Теперь ситуация была совсем иной, и не таким уж жестким было поведение Николая Николаевича (младшего) в 1905 г. Известно, что он незадолго до манифеста 17 октября на встречах с людьми, симпатизировавшими революции, называл себя «гражданином Романовым», а его демонстрация готовности застрелиться в случае введения мер, обеспечивавших жесткое подавление революции, в немалой степени способствовала появлению этого документа22. Заслуга быстрого восстановления порядка в Москве и Петербурге в 1905 г. принадлежала таким людям, как Ф. В. Дубасов и Ф. Ф. Трепов.

И безусловно то, что во время Февральской революции великий князь не стремился к выполнению своих прямых обязанностей. Между тем задача по наведению порядка заметно усложнилась. Она была не по силам великому князю. Точно описал проблему Трубецкой: «Тщетно было искать личности, которой хоть сколь-нибудь по плечу роль навязанная историей»23. Николаю Николаевичу (младшему) только казалось, что он играет выбранную им роль: она была навязана ему событиями, и вскоре он получил возможность лично убедиться в этом. Еще не зная об отречении Михаила, которое было доведено до командующих фронтами и флотами только 4 (17) марта24, и ориентируясь на известные ему данные Родзянко, Николай Николаевич (младший) издал приказ по армии и флоту, извещая войска о своем вступлении в должность. По иронии судьбы, он тоже носил номер 125.

Документ был составлен в традиционных выражениях и имел ярко выраженное монархическое звучание: «Волею Монаршей, по неисповедимым путям Господним, я назначен Верховным главнокомандующим. Осенив себя крестным знамением, горячо молю Бога явить мне Свою всесильную помощь. Твердо верю, что на благо Родины Он, всемогущий и всемилостивейший, услышит молитву мою… Что касается Вас, чудо-богатыри, сверхдоблестные витязи земли Русской, то знаю, как много Вы готовы отдать на благо России и Престола. Вам только нужна помощь Божия. Веруйте же едино со мною, что Бог нам поможет. Знайте, что Россия в сознании, что для достижения окончательной победы нужна дружная самоотверженная работа всех ее сыновей в тылу, своим достоинством и спокойствием явит всему миру все величие русского духа и непоколебимую силу нашей великой Родины»26.

На следующий день, 5 (18) марта, еще находясь в Тифлисе, новый Главковерх обратился к главе нового правительства: «Прошу Ваше Сиятельство быть уверенным в том, что я приложу все силы к тому, чтобы поддержать дисциплину и порядок во вверенных мне войсках и тыловых районах армии, что явится залогом победы России над врагами. Уверен, что и Вы, со своей стороны, сделаете все зависящее от правительства для обеспечения победы, восстановите полнейший повсеместно порядок и деятельность заводов и всех вообще учреждений, работающих для нужд армии и флота»27.

Великий князь как бы ставил на один уровень себя и главу правительства, что было явной ошибкой. Возможно, сам Главковерх и почувствовал это, и поэтому в тот же день, 5 (18) марта, он встретился с журналистами и заявил о своей полной поддержке новой власти. Иногда Николай Николаевич (младший) говорил просто языком революционного агитатора: «Новое правительство уже существует и никаких перемен быть не может. Никакой реакции, ни в каких видах я не допущу. Я считаю, что этим сообщением вы доставите многим радость»28.

Не менее категорично было и мнение великого князя о том, насколько приблизила революция час победы: «Я верю в победу при непременном условии спокойной работы в тылу. Что касается меня, то доверие ко мне русского общества всегда, даже в самые тяжелые времена, поддерживало мою работу, а народное доверие теперь удваивает мои силы. При наличии этого доверия с Божьей помощью я доведу Россию до победы, но, повторяю, для этого необходимо, чтобы все осознали свой патриотический долг и спокойной и созидательной работой показали свою готовность поддержать новое правительство. Если бы это правительство оказалось без такой поддержки и не в силах было бы предупредить анархию, это могло бы создать почву для реакционных попыток и дезорганизовало бы армию, это было бы чудовищно и могло привести к поражению, я прошу вас сказать все это от моего имени вашим читателям»29.

Приказ № 1 нового Главковерха и его интервью были явным изложением программы победившего, как тогда могло показаться, генералитета. Радость от того, что дядя бывшего императора так непримиримо готов противодействовать реакции, была незаметна. Как оказалось, силы Николая Николаевича (младшего) удвоились преждевременно. «Народное доверие» оказалось фикцией. Получив текст великокняжеского приказа, Петросовет немедленно принял решение настаивать перед Гучковым на его отмене30. Тот не смог долго сопротивляться.

Николай Николаевич (младший) явно переоценил свои возможности в деле удержания дисциплины на должном уровне. Весьма показателен был отъезд Главковерха из Тифлиса. 6 (19) марта он издал воззвание к населению Кавказа, прося его сохранять спокойствие и порядок и повиноваться властям31, после чего покинул спокойный, как казалось, город с помпой, окруженный почетным караулом кубанцев, с Георгиевским штандатром впереди32. Великого князя провожали «представители народа и солдат», которых он в прощальной речи призвал довести войну до победы. «А после войны, – закончил он свое обращение, – позвольте мне как маленькому помещику вернуться в своей имение». Эти слова вызвали восторженный отклик у слушателей33. Впрочем, восторг обычно не длится долго. Вернувшись с вокзала, казаки немедленно поступили в распоряжение Исполкома