Любопытны новые акценты, которые Мехлис посчитал необходимым расставить особо. Впервые с начала Великой Отечественной войны он столь явственно отбросил пропагандистскую риторику о столкновении преимущественно классовых интересов в войне с Германией, об антикоммунизме, как главном мотиве действий гитлеровской верхушки. От подчиненных ему структур он потребовал глубоко разъяснить личному составу, что фашистская агрессия носит характер иноземного нашествия, против которого наш народ поднялся на Отечественную войну. Хотя в документе и содержался тезис, что на полях сражений решается судьба советской власти, но подавался он вскользь, без акцентировки, а на передний план выступало утверждение, что главная цель Гитлера состоит в истреблении славян и особенно русских, в превращении народов Советского Союза в рабов немецких князей и баронов.

Правящая элита страны, в данном случае в лице Мехлиса, уловила, что тезис о приоритете классовых интересов над национальными, о пролетарском интернационализме в разразившейся войне не срабатывает, и предприняла необходимый доворот. Этой же цели служило и широкое распространение среди населения оккупированных советских земель обращения Всеславянского митинга, в котором раскрывался «коварный план германского фашизма — захватить навсегда наши древние славянские земли, отдать их в руки немецких баронов-помещиков, в руки итальянской, венгерской знати и превратить славян в вечных рабов».

Воистину как личный подарок были восприняты начальником ГУПП реорганизация, по решению Политбюро ЦК ВКП(б) и указу Президиума Верховного Совета СССР от 16 июля 1941 года, органов политпропаганды и введение института военных комиссаров. «Война расширила объем политической работы в нашей армии и потребовала, чтобы политработники не ограничивали свою работу пропагандой, а взяли на себя ответственность также и за военную работу на фронтах» — эти слова из указа словно возвращали Льва Захаровича к его комиссарской юности, к глубоко укоренившемуся еще с Гражданской войны, но тщательно скрываемому неприятию самого принципа единоначалия.

ГУПП реорганизовывалось в ГлавПУ — Главное политическое управление РККА, а управления и отделы политпропаганды — в политические управления и отделы. В полках, дивизиях, штабах, военно-учебных заведениях и учреждениях Красной Армии, а чуть позднее и во всех батальонах стрелковых дивизий, танковых батальонах и артиллерийских дивизионах вводился институт военных комиссаров, а в ротах, батареях, эскадрильях — институт политических руководителей. Через месяц в танковых ротах и артиллерийских батареях места политруков также заняли военные комиссары.

20 июля новое положение дел было закреплено директивой «О задачах военных комиссаров и политработников Красной Армии», подписанной наркомом обороны Сталиным и заместителем наркома, начальником ГлавПУ РККА Мехлисом. В документе отразилась жестокая реальность первых недель войны: с одной стороны — отступление, недостаточная боевая готовность и устойчивость многих подразделений и частей, а с другой — необходимость в связи с этим крайней мобилизации физических и душевных сил, крепкой дисциплины, стойкости, воли, самоотверженности. Вместе с тем в директиве явственно проявилась готовность правящей верхушки страны компенсировать свои грубые ошибки и преступления, заключавшиеся в неподготовленности СССР к войне, за счет народной жертвенности. Судя по проекту директивы, который подготовил Мехлис, первоначально она задумывалась как идущая от ГлавПУ. Сталин же поднял ее уровень, поставив на первое место свою подпись и внеся ряд правок.

Не поддаться панике, мобилизовать личный состав на то, чтобы остановить гитлеровскую армаду любой ценой, — проведение этого курса в жизнь возлагалось, прежде всего, на военных комиссаров, политработников. Сегодня о них, не в пример дням минувшим, говорят неоднозначно. Бывает, высказываются сомнения в необходимости такого института в Красной Армии. Разумеется, политработники были нужны для проведения воспитательной работы в духе патриотизма, однако на практике институт военных комиссаров способствовал утверждению дуализма в руководстве личным составом и подрыву тем самым основополагающего для любой армии принципа единоначалия.

Заглянем еще раз в директиву от 20 июля. Она прямо обязывает комиссаров — здесь стиль Мехлиса, лексика 30-х годов просто бьет в глаза — «быть на деле глазами и ушами большевистской партии и Советского правительства, самыми бдительными и осведомленными людьми в частях. Детально знать оперативную обстановку, помогать командиру (в мехлисовском проекте вообще было — «вместе с командиром». — Ю. Р.) разрабатывать боевой приказ, строго контролировать проведение в жизнь всех приказов высшего командования.

…Своевременно сигнализировать Верховному командованию и Правительству о командирах и политработниках, недостойных звания командира и политработника и своим поведением порочащих честь Рабоче-Крестьянской Красной Армии» (подчеркнуто авторами директивы. — Ю. Р.).

Уже первый день войны выявил в работниках идеологического профиля острую потребность. В Москве еще пытались уяснить, что делается на западной границе, а с мест уже пошли тревожные сигналы о кадровом «голоде». Так, член военного совета Киевского особого военного округа корпусной комиссар Н. Н. Вашугин информировал: «Не имею резерва политработников, особенно нужны старшей, высшей группы». В ответ Мехлис разрешил произвести досрочный выпуск окружных парткурсов, курсов кадрового политсостава при военно-политических училищах округа и курсов младших политруков. С московских курсов (при ГУПП) откомандировывались все политработники КОВО.

Аналогичные указания давались и в другие округа, ставшие фронтами. Но частные меры не могли заменить систему учета и распределения кадров политработников в масштабах всей армии. Мехлис предпринял усилия по отлаживанию такой системы по каждой категории политсостава — высшего, старшего и среднего. 23 июня он дает заместителю начальника Генштаба генерал-лейтенанту Н. Ф. Ватутину указание без его разрешения не брать ни одного человека из учебных заведений при ЦК ВКП(б) — Высшей партшколы, Высшей школы парторганизаторов и Ленинских курсов, работавших в Москве и Ленинграде, не без основания полагая, что они дадут значительный резерв старшего политсостава. И в самом деле, решением ЦК от 27 июня московские и ленинградские Ленинские курсы были переданы в ведение Наркомата обороны. На их основе создали курсы при Военно-политической академии им. В. И. Ленина и при Московском политучилище. Всего в распоряжение ГУПП попало 2500 человек — к слушателям Ленкурсов в начале июля присоединились слушатели Высшей партийной школы и Высшей школы парторганизаторов.

На сокращенные сроки обучения перешли все военно-полити-ческие учебные заведения центрального подчинения. На фронтах, флотах и в армиях создавались училища и курсы младших политруков. Всего к концу 1941 года 90 учебных заведений готовили политработников, в том числе 14 — высшего и старшего звена и 76 — среднего.

Потребности в руководящих кадрах политработников, однако, резко возрастали. Для их покрытия ЦК ВКП(б) при активном участии начальника ГУПП прибегал к персональным партийным мобилизациям. 8800 руководящих работников, в том числе 500 секретарей ЦК компартий союзных республик, обкомов, горкомов, райкомов пришли на руководящую военно-политическую работу в Красной Армии только за первые полгода войны.