Вновь обратимся к воспоминаниям главного маршала артиллерии Воронова. В одну из июльских ночей по приказу командира Московского корпуса ПВО генерала Д. А. Журавлева на ближайших подступах к столице были обстреляны два неопознанных самолета, шедших с запада. Москва тогда впервые услышала грохот зениток. Потом, правда, выяснилось, что самолеты были советскими, самочинно, без всякого извещения командования ПВО отправленными с одного из фронтов.

«Не успела смолкнуть стрельба, — пишет Воронов, — начался разбор этого инцидента. Меня срочно вызвал Л.3. Мехлис, якобы получивший поручение свыше расследовать и определить мою личную виновность в обстреле своих самолетов. Возмущенно я отвел все обвинения. Пока мы спорили с Мехлисом, в Ставку вызвали генерала Громадина (начальник московской зоны ПВО. — Ю. Р.), и там было принято решение немедля навести порядок в полетах нашей авиации, потребовать строжайшей дисциплины в воздухе… Ночной инцидент послужил хорошим уроком, он приковал всеобщее внимание к нуждам противовоздушной обороны, к созданию строгого режима в воздухе, повышению бдительности всех сил и средств ПВО».

Добавим, что это был один из тех редких случаев, когда ретивость Мехлиса в определении виновных, к счастью, последствий не имела.

Осенью 1941 года едва не был снят с должности и отдан под суд начальник Главного артиллерийского управления Красной Армии Н. Д. Яковлев, будущий маршал артиллерии. И здесь не обошлось без вмешательства Мехлиса. Ему, как заместителю наркома обороны, поручили контролировать формирование новых стрелковых дивизий резерва Ставки. ГАУ обеспечивало их вооружением и боеприпасами. Мехлис избрал «оригинальный» способ контроля за выполнением планов обеспечения. Он стал систематически в полночь вызывать Яковлева к себе и там с пристрастием проверять цифры. В присутствии начальника ГАУ звонил командирам и комиссарам дивизий и узнавал, правильные ли сведения давало ему главное управление. На это уходило по 3–4 часа.

«Появилась обида за недоверие ко мне, ответственному должностному лицу, — вспоминал Яковлев. — Но больше всего — недовольство бесцельной тратой времени. И вот как-то находясь в кабинете начальника ГлавПУРа и слушая, как тот ведет бесконечные телефонные разговоры, я взорвался. Высказал Мехлису все, что думаю о процедуре этих унизительных проверок. Не скрыл, что меня подчас бесят его малоквалифицированные вопросы. И что под моим началом есть ГАУ, которое часами работает без своего начальника».[110]

И хотя Мехлис, как предполагал Николай Дмитриевич, пожаловался Верховному, Яковлеву удалось избежать крутых мер. Но в феврале 1952 года он, тогда уже заместитель министра Вооруженных Сил СССР, был арестован по вздорному обвинению во вредительстве при организации производства автоматических зенитных пушек. Только смерть Сталина пресекла раскрутку этого, да и других, подобных ему «дутых» дел.

Начальник ГУПП умело подыгрывал Сталину, вообще мало считавшемуся с высшими военными в первый период войны, последствия чего в полной мере ощутил на себе даже начальник Генерального штаба будущий маршал Жуков. По его «Воспоминаниям и размышлениям» в деталях известны обстоятельства доклада начальника Генштаба Верховному главнокомандующему 29 июля 1941 года (его результатом стало снятие полководца с должности).

Вот как запомнил эту сцену Георгий Константинович: «Захватив с собой карту стратегической обстановки… я прошел в приемную И. В. Сталина, где находился А. Н. Поскребышев, и попросил его доложить обо мне.

— Садись. Приказано подождать Маленкова и Мехлиса.

Минут через десять все были в сборе и меня пригласили к И. В. Сталину…

Разложив на столе свои карты, я… рассказал о группировках немецких войск и изложил предположительный характер их ближайших действий (по мнению Жукова, противник наступать на Москву пока не собирался, а, воспользовавшись слабостью Центрального фронта, постарался бы нанести удар во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта, удерживавшим район Киева. Центральный фронт поэтому полководец предлагал усилить, в том числе за счет западного, московского направления. — Ю. Р.).

— Откуда вам известно, как будут действовать немецкие войска? — резко и неожиданно бросил реплику Л.3. Мехлис (дилетант в военном деле он, как видно, даже не представлял себе, что такое полководческое предвидение. — Ю. Р.).

— Мне неизвестны планы, по которым будут действовать немецкие войска, — ответил я, — но, исходя из анализа обстановки, они могут действовать только так, а не иначе…

— Вы что же, — спросил И. В. Сталин, — считаете возможным ослабить направление на Москву?

— Нет, не считаю. Но противник, по нашему мнению, здесь пока вперед не двинется, а через 12–15 дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми вполне боеспособных дивизий…

— А Дальний Восток отдадим японцам? — съязвил Л. З. Мехлис…

— А как же Киев? — в упор смотря на меня, спросил И. В. Сталин…

— Киев придется оставить, — твердо сказал я».[111]

Вспылив и назвав сделанное затем Жуковым предложение о контрударе советских войск под Ельней чепухой, Сталин снял Георгия Константиновича с должности.