Так-то понятно, у них, пришлых в смысле, магия, а у нас детекторы на металл и взрывчатку. Но что мешало государству массово закупиться у тех же гномов артефактами, распознающих чужаков? Или блокирующих невидимость? Да хотя бы тот же «купол отрицания», про который Маарет говорила. Нет магии — нет невидимости и маскировочных устройств. В разы сложнее протащиться через границу страны, в которой тебя не хотят видеть.

А еще удивляло, что жнец на побегушках у эльфа. Они вроде особнячком держатся, эти два вида. С другой стороны, эльфы мутят с властными структурами, а арахниды живут войной и нанимаются к тому, кто больше заплатит. А кто может посулить куш крупнее, чем правительство одной из западных стран?

Ноги понемногу обрели чувствительность, а вот руки никто развязать не удосужился. Хотя, чтобы я сделал? Против эльфа в полном обвесе ничего не вышло, сейчас, без оружия, я еще более бесполезный. Но всем было плевать на мое удобство.

Дверь вновь открылась. Так как жнец расположил меня к ней лицом, я сразу увидел знакомого мне эльфа в диковинном прикиде из кожи. Задержавшись на миг в проеме, он неторопливо приблизился ко мне.

— Сейчас ты расскажешь, кто вас послал.

Это не был вопрос, просто констатация факта. Ну, а значит и отвечать не стоило. Но, пока идет разговор — я жив, верно?

— Слышь, эльф. — прошепелявил я. — Ну че ты прикопался, а? Хочешь убить — убивай. А то завел шарманку: «кто послал, кто послал?» Я же тебе русским по белому говорю — сами мы пришли. Надо было убить поляков. Незаконченное дело. А незаконченные дела надо заканчивать. Ферштейн? Андестенд ми? Блин, как тебе сказать-то, чтоб ты понял? Сорян, но эльфийский не учил.

— Что еще за незаконченное дело? — кажется, я немного заинтересовал пришлого, колыхнулось в нем что-то. Он даже чуточку вперед подался. А жнец на полшага отступил, давая ему место.

— Да старье, еще по Восточной Европе. — были бы руки свободны, я бы, возможно, махнул одной из них, демонстрируя, насколько легкомысленно к этому отношусь. — Ян этот, поляк, который. Мы с ним пересекались раньше.

От чужака долетело недоверие. Такое, неуверенное. Он, вроде, и сомневался, и был готов принять мой ответ. Но все же, больше сомневался.

— Как вы узнали, что он здесь? Кто сообщил?

Типа, а просчитать их никто не мог? Да ладно, бледный! Серьезно?

Хотя, чтобы выйти на террористов, нужно было знать или догадываться о существовании плана, где во время турнира десятки тысяч людей будут принесены в жертву ради строительства маяка для разрушителей. Про жнецов, ждавших своего часа в морских контейнерах на складе Фабричного. И предположить, что нормальные злодеи никогда не делают ставку только на план «А».

А откуда мне все это знать? Ну, положим, про то, что именно я грохнул жуков на складах, эльфу известно. От его наемника арахнида. Тот же чувствует родную загубленную кровушку, еле сдерживается, чтобы не начать меня хомячить прямо сейчас. А про разрушителей?

Молчание затягивалось, и я решил ответить, пока меня не стали к этому мотивировать железом или огнем.

— Дружок у меня в местной безопасности работает. — брякнул я первое, что пришло на ум. — Он и подсказал. Поляки эти засветились на камерах…

— Почему же ты пришел, а не люди из этой службы?

Эльф мне все еще не верил, но продолжал разговаривать. Не знаю почему, но ему было важно выяснить правду. Настолько, что он до сих пор меня не убил, хотя мог это сделать уже раз так двадцать.

— А они придут, ты не сомневайся. Просто мне по старой дружбе дали фору в пару часов. Боевое братство, че ты хочешь. У меня есть право спросить с этих польских выблядков за кровь.

Тут уже явная чушь пошла. Какое, к хренам, боевое братство у военного отставника и эфэсбешников?! Мы максимум на что способны, это не грызть друг другу глотки, лишь признавая право смежников на существование. И чтобы они дали кому-то фору для совершения мести — полная хрень. В которую поверить может только недалекий человек, у которого полностью отсутствует жизненный опыт.

Или эльф. Который, на минуточку, не человек, хотя и выглядит похоже. К тому же, живущий в нашем мире недавно, да и то преимущественно в западных странах. А там ведь известно какое отношение к русским, да? Медведи, водка, балалайка, матрешка и танк. Не уверен, кстати, что я правильную последовательность назвал.

С точки зрения жителя западного мира, то, что я рассказал, было даже логичным. Нуачетакова, как любил говорить один мой коллега. Это ж русские — дикие люди! Спят с бабами, пола всего два — питекантропы!

И эльф поверил. Я прямо вот почувствовал, как холодное его недоверие после моего объяснения сменилось таким же морозным удовлетворением. Мол, ну я так и знал! Проклятые поляки! Проклятые русские! И вообще — как можно с этими дикими славянами дела вести?

— Два часа?

Сказал это он не мне. Вслух размышлял. А еще высчитывал время, которое прошло с начала нашей самоубийственной акции. И, вероятно, прикидывал, как ему за оставшийся день, даже меньше, реализовать план «С».

Это был идеальный момент. Не для нападения на эльфа — нужно реально оценивать свои возможности. Даже отвлеченный, он был для меня слишком крутым противником. Момент был хорош для того, чтобы предложить свои услуги. Выжить.

— Это… — привлек я к себе его внимание. — Эльф, такое дело. Мы одного из поляков успели распотрошить на информацию. Он сказал, что ты их нанял на одно дело. А мы, получается, их убили, и как бы порушили все твои планы.

Он меня не заткнул, а просто глянул без выражения. Но я, хвала обоим дохлым жнецам, был немножко эмпат, и уловил тень интереса в его эмоциональном фоне. Воодушевившись, я продолжил.

— Так мож мы это… компенсируем, а? В смысле, сделаем за них работу и разбежимся в разные стороны? Ну, согласись, у нас команда покруче польской, ее мы на ноль помножили и даже не вспотели. И ушли бы чисто, если бы не ты. А? Что скажешь?

А еще русские — беспринципные типы. В этом тоже, что пендосы, что бритиши уверены. Ради спасения своей жизни, они пойдут на что угодно. Родину предадут, друзей. А если к этому еще хороший куш предложить — м-м-м! Никто не откажется!

Эльф молчал. Думал. Очень напряженно думал. Настолько, что даже эмоциональный фон сделался блеклым, никаких чувств не выражающий. Но вот мелькнула искра одобрения,