Он привык тщательно анализировать свои мысли и чувства. Ну атеперь, когда он лежит недвижимо и делать больше нечего, он только думает идумает о ней. Вскоре он понял, что этот невероятный, щемящий восторг в немвызывала не только красота Сони, но и мысль, что именно он, Джейсон Полякофф,станет единственным и полновластным обладателем этой красоты. Он вспоминал,что, еще когда жил надеждою на сей романтический брак, ревновал своюполупризрачную невесту к ее прошлому, настоящему и даже будущему. Теперь,оценивая свои эмоции, Джейсон начал понимать магометан – они держатнесравненных прелестниц в гаремах, укутывая их паранджой и чадрою, не позволяявзглянуть на них ни одному постороннему оку.

В чувстве собственности и чувстве любви (а что такое любовь,как не достигший своего апогея инстинкт собственника, жажда безраздельногообладания женщиной?) европейца преобладают тщеславие и кичливость. Емунепременно надо, чтобы достоинства его возлюбленной были оценены постороннимилюдьми. Он выставляет ее напоказ, а потом удивляется, что красотка, привыкнув кпоклонению, начинает крутить юбкой направо и налево. Человек Востока – вотистинный собственник. Ему вполне довольно той гармонии, которая воцаряется вего собственной душе при взгляде на обожаемую женщину. И восторг постороннихспособен только оскорбить его, потому что разрушает эту чудную гармонию.

Джейсон вспомнил свою небольшую картинную галерею. В нейбыли истинные сокровища, доставшиеся от отца и деда. Ни тот, ни другой нежалели денег на картины русских художников. Разумеется, места футуристам иликакому-нибудь там поп-арту здесь не было и быть не могло. Отец Джейсонавысокомерно изрекал, что футуризм выдумали бездари, не умевшие держать кисть вруке. Они продали душу дьяволу, и дьявол дал им силу искусить малых сих. Чтокасается абстракционизма, старший Полякофф считал его отвратительным созданиемтех, чья религия запрещает изображать человека.

«Ну мы-то, слава богу, православные христиане, – твердил он.– За каким же лешим нам разбивать лоб перед бессмысленным нагромождением красоки форм? Нам подавай не самовыражение идиота, ценное лишь для него самого и егососедей по палате номер шесть, а безусловную кра-со-ту! Как бы я ни кобенился,изображая из себя прогрессивного знатока и ценителя нового искусства, не могуне набить оскомину перед черной мазней или летающими уродами. А погляжу наСомова, или Серебрякову, или Бакста – не говорю уже о Сурикове или Васнецовых!– и затрепещет сердце, и поклонишься невольно гармонии и красоте, и пожалеешьтолько об одном: что это принадлежит всему человечеству, а не тебе одному!»

Наверное, именно тогда и появилась у Джейсона мысль об ещеодной галерее. Галерее-гареме! Галерее – тайной любовнице, посещать которую несможет никто, кроме ее господина и повелителя.

Каким-то неведомым образом память о Соне сопрягалась с этойновой страстью, какой он подчинил свою жизнь. Ведь сама мысль о женитьбе нарусской, родившейся в новой, опасной стране России, – да и сама эта заочнаялюбовь исполнены риска. Решившись сделать предложение Соне, Джейсон как быпоставил на кон всю свою прежнюю жизнь. И точно так же он непрестанно рисковал,непрестанно ставил на кон судьбу, отправляясь в Амстердам или Париж, Киев илиСанкт-Петербург за новым сокровищем для своей тайной коллекции. И все-таки былоеще что-то, роднившее любовь к Соне с этой новой, возможно, порочной страстьютайного коллекционера. Это «что-то» гнездилось на самой обочине его сознания,кололо память тоненькой иглой невозможности…

За минувшее время Джейсон стал обладателем несколькихистинных сокровищ, бесследно покинувших по его воле музейные залы самых разныхстран. И вот, приблизительно год назад, ему попался на глаза новый роскошныйальбом «Живопись начала ХХ века в музеях России». Он содрогнулся, наткнувшисьна репродукцию с картины Зинаиды Серебряковой «Прощание славянки».

Ну конечно! Об этом удивительном сходстве он подумал сразу,лишь только увидел Сонину фотографию!

Решение принял мгновенно. «Прощание славянки» должнопополнить его собрание. Нет, не так! «Прощание славянки» должно статьжемчужиной коллекции, султаншей его гарема! Ради этого он не пожалеет ничего,рискнет всем своим состоянием.

Но где, в каком конце огромной России, находится этосокровище?

Джейсон заглянул в указатель картинных галерей на последнихстраницах альбома – и не поверил своим глазам.

Художественный музей Северолуцка!

Именно в этом городке жила и умерла Соня…

* * *

– Булка! Сюда! – давя на горло Андрея, заорал сзади Семен, иЛада Мансуровна сунулась в карманы струмилинского халата, вышвырнула оттудазаписную книжку, носовой платок и расческу, а потом проверила карманы брюк.

В следующую минуту Семен перелетел через нагнувшегосяСтрумилина и упал на пол, заодно сбив с ног владелицу «Ла ви он роз».

– Булка! – взвыла и Лада Мансуровна, вскакивая, какрезиновый мячик. – Булка, ко мне!.. – Однако действующих лиц в комнате неприбавилось.

«Ждите ответа! Ай да Валюшка, ай да молодец, – подумалСтрумилин, исподтишка наблюдая за Семеном, все еще лежащим на полу, нелепошевелящим руками и ногами. – Иисусе! Уж не перешиб ли я невзначай парнюпозвоночник? Вот это и называется превышение необходимой обороны. Нет, славабогу, пациент скорее жив!»

– Коль я говорю, что негативов у меня нет, значит, так оно иесть, и совсем незачем хватать меня за горло и всякие другие места, –укоризненно сказал Струмилин, на всякий случай отступая к стене, чтобыобезопасить спину, и выстраивая впереди баррикаду в виде спинки стула. –Бояться меня вам совершенно незачем, как, впрочем, и Лиды. Вообще с чего вывзяли, что в этом деле каким-то боком замешаны именно мы? Что, больше никто недогадался заглянуть в этот ваш «черный зал» с фотоаппаратиком? Насколько японимаю, там был настоящий проходной двор. Или мужиков туда пускали строго посписку?

– Заткни свою пасть! – заорал Семен, держась за поясницу. –Тебе все равно никто и никогда…

– Тихо! – скомандовала Лада Мансуровна, резко взмахнуврукой. – Значит, мужики сюда ходили? Значит, по списку? – Ее небольшие и оченьтемные глаза так и бегали по лицу Струмилина, оставляя впечатление снующих понему липких мушиных лапок. – Хорошо! Пошли. Тебе полезно кое-что увидеть. Да небойся, сейчас тебя никто не тронет. Нет надобности, – пояснила она, уловиввыражение явного недоумения в глазах неприятеля. – Придержи лапы, Семен. Этотлох ничего не знает.