– Идем, – сказала Селина, в синем и белом она была прекрасна, как небо и снег, – лучше переулком, а то нас опять поймают. Солдаты от приличных дам не защита.

Переулок напоминал о сбитых ногах и беге за помощью, но память о боли была лучше встречи с соседкой. Громкоголосая и высокая, с усиками на верхней губе, она породила сына, румяного, как очищенное крутое яйцо, что по недомыслию положили рядом со свеклой. Мэллит избегала ненужного, но его мать караулила у окон. Она видела идущих по улице и выходила, а следом за ней выходил краснощекий. Эти двое были навязчивы, однако слов, на которые можно ответить «нет», еще не сказали.

Сэль объяснила, что в Талиге хорошо воспитанные молодые люди делают предложение, лишь просидев под дверью полгода, а пока придется ходить в обход. Мысль была хороша, но вмещала неприятное и кружная дорога. В угловом доме жили три сестры, и все они желали замуж даже больше убитой служанки. Девицы, их следовало называть «девицы», заметили, куда входят красивые офицеры, и возжаждали того, что называли дружбой, но разве дружит курица с кормушкой? Она к ней стремится, чтобы набить свой зоб, а девицы стремились в чужой дом, чтоб обрести кавалеров. Сестры не любили Селину, но были приторней моркови в меду и липли подобно убивающей мух ленте.

– Ты морщишься, как Маршал, – заметила подруга. – Тебе что-то не нравится?

– Девицы, – зачем скрывать очевидное? – И вдова с усиками и сыном. И полковница, что кладет в кипрейный отвар много сахара, чем убивает вкус. Я не хочу их видеть.

– Они противные, но это хорошо. Когда что-то злит или мешает, думаешь о нем и не так боишься. Я тебе не говорила, что, когда мы жили в Олларии, нас хотели убить?

– Как? – не поняла Мэллит. – За что?

– За бабушку, она перессорилась со всеми соседями. Пока все было спокойно, они терпели, а потом начался бунт. Мы сидели и ждали, когда к нам придут, мне было очень страшно, пока я не догадалась надеть туфли, из которых выросла. Я помнила, что утром мы умрем, но мне жало ноги, и я думала о них. Сейчас мы помним, что Монсеньор, полковник Придд и Герард на войне, а думаем о противных знакомых.

– Это так, – согласилась гоганни, понимая, что ночью обнажит шрам на груди и сядет к зеркалу в надежде увидеть подобного Флоху. – Я хочу победы и возвращения всех, но больше других жду названных тобой. Ты говорила, мы можем не найти мяса, однако сегодня его больше, чем всегда. Я хочу выбрать еще и объедающих яблони зайцев.

– Правильно, – решила Селина, – пусть на столе будет заяц!

Они выбрали лучших из грызущих, а потом Мэллит увидела ягоды цвета красного вина. Они напоминали бусины, а вкусом соперничали с недоступными здесь лимонами, но были лишены аромата. На обратном пути гоганни думала, примет ли столь ценимый отцом отца освежающий соус ягодный сок и чем восполнить отсутствие запаха. Может быть, мятой? Девушка ускорила шаг, торопясь воплотить задуманное, но выигранные минуты пропали.

– Смотри, – Селина сжала гоганни руку. – Вернулся Аспе!

Мэллит посмотрела и увидела идущего навстречу «фульгата». Он казался веселым, и сердце гоганни сперва исполнилось счастья, а затем печали, ведь нареченный Лионелем уехал позже и жизнь его оберегали другие воины.

2

Голоса в адмиральской приемной заставили прислушаться. Сабель и пистолетов, чтобы защитить начальство, хватало и без скромного кэналлийца, но почему бы не посмотреть? Охранником больше, охранником меньше, благо волосы уже под косынкой.

– Вот бы что занятное. – Вальдес тоже оделся для прогулки по морозцу, но явно хотел большего. – Когда нас, наконец, начнут убивать те, кто нужно?

– Скоро, – утешил застоявшегося моряка Лионель. – Кроме того, возможны неожиданности.

– Я тебе еще не говорил? – Бешеный глянул на свое кольцо, но бросать отчего-то не стал, а, напротив, натянул перчатки. – После мешанки мне пришло в голову, что все стало заметно лучше. Если это из-за тмина, придется добыть его для тетушки.

– Это из-за Рокэ, – теперь можно и сказать. – Девять дней назад он был в Лаик и собирался на север. По крайней мере, мне думается именно так.

– О! – возликовал альмиранте. – Так ты теперь можешь гонять зайцев, не страдая о гусях, а я – о тмине? Росио утешит тетушку лучше, он и Эмиля, если что, утешит. Пошли, глянем, что за галдеж…

В увешанной недурными картинками комнатке переминались с ноги на ногу двое мужчин. Физиономия старшего казалась знакомой, второй, кудрявый и круглолицый, Ли еще не попадался.

– Кто-то вновь избрал свободу? – полюбопытствовал Вальдес, и Лионель вспомнил мутные лужи, удравшего поросенка и его хозяев. Жену звали Линда, а мужа – Фред, и у него был подбит глаз.

– Монсеньор… – Фред от растерянности заморгал, причем оба глаза у него были в порядке, – монс…

– Конечно, – развил свою мысль Ротгер, – я могу вновь на нее, то есть на свободу, покуситься, но всякий раз уповать на меня неправильно. Стремления лучше пресекать на месте. Итак?

– Монсеньор, мы… Праздники ж скоро, мы колба́сы привезли, копченые… В подарок, значит, как благодарные обыватели.

– Своевременно и очень мило. – Вальдес вскочил на спинку кресла, снял картину с цветами, фруктами и морискиллами, перевернул и удовлетворенно кивнул. – Без пауков. Мой подарок госпоже… Линде. Дамам, особенно не испытывающим недостатка в колбасах, дарят красивое, но пожирать того, кого я и так лишил неба и ветра, я не стану. Колбасы продайте, а выручку утаите и разделите.

– Монсеньор! – Подталкиваемый к обману супруг с досадой покосился на кудрявого. – Монсеньор ошибается, это не то мясо, совсем не то! Подсвинок жив… Линда не хочет его резать из уважения к вам.

– То есть ваша супруга смотрит на свинью и вспоминает нашу мимолетную встречу? – Вальдес вновь завертел головой. – Память и сентиментальность даруют женщинам крылья, это очень полезно. Жемчугов у меня при себе нет, но вот эти часы вы супруге отвезёте. Колбасу, чья судьба решилась без моего участия, я принимаю. Кто ваш спутник?

– Мое имя – Луиджи Карасси! – кудреватый выступил вперед и умело поклонился. – Я имею честь быть старшим письмоводителем в ратуше и имею счастье быть женихом дочери почтеннейших граждан, обративших на себя ваше высокое внимание. Я буду помнить это чудесное мгновенье всю жизнь.

– А уж как Линда вас вспоминает, – подхватил Фред. – Если какой олух про монсеньора хоть словечко дурное скажет, она ему все объяснит! Не сомневайтесь!

– Верую, – проникновенно произнес Вальдес, разглядывая портьеру. – Ибо. Что, кстати, говорят олухи? Мне интересно.

– Ну… – бывший одноглазый тайком от Ротгера, но не от Ли, дернул спутника за рукав, – Луиджи лучше знает.

– Мы так уважаем монсеньора. – Луиджи часто, по-собачьи, задышал. – Так уважаем… А что написано в той бумажке, что прислали на днях, то всё чушь и ерунда. «Так называемый адмирал…» – ну совсем же неприлично! Это все пришлый военный губернатор воду мутит. Да еще грозится! Порядочные люди – вот как госпожа Линда – никогда ему не поверят! И не нужны нам никакие военные губернаторы, когда к нам приехал монсеньор, это такая честь, такое…