мальчик, сидящий через проход, наступил мне на ногу, чтобы привлечь моё внимание. «Тебе не следует читать эту молитву», – с серьёзным видом прошептал он, – «она христианская». Я шепнула в ответ, что это не так, и произнесла «Аминь». Я не знала, что он был прав, но имени Христа в молитве не было, и я должна была делать всё, что делали на уроке. Если у меня и были какие-то еврейские моральные принципы, то они были куда слабее моего интереса к школе. Как это было по-американски – два ученика, сидят бок о бок в школьном классе, каждый придерживается своего собственного мнения, но оба подчиняются общим правилам, ведь мальчик всё же склонил голову, как велела учительница.

Но мисс Диллингхэм знала только то, что двое из её учеников перешёптывались во время утренней молитвы, и она должна их наказать. Так что меня пересадили с почётного ряда на самый дальний, и прошло ещё много дней, прежде чем я простила этого юного миссионера, моя жажда мести не была утолена тем, что он понёс наказание вместе со мной. Учительница, конечно, слышала наши оправдания, но для религиозных споров было своё время и место, и она хотела, чтобы мы это запомнили.

Я до сих пор помню, как мы бились над словом «water»[14], мисс Диллингхэм и я. Мне никак не удавалось правильно произнести звук [w], и всякий раз я говорила «во: тэ» вместо «уо: тэ». Моя учительница терпеливо работала со мной, изобретая артикуляционные упражнения, чтобы мои упрямые губы смогли воспроизвести звук [w], и когда, наконец, я научилась быстро чередовать слова «вилидж»[15] и «уо: тэ», не путая начальные звуки, это памятное слово было мёдом на моих губах. Ибо мы победили, и учительница была довольна.

Овладение языком таким образом, слово за словом, имеет своё очарование, которое компенсирует любые неудобства. Это как собирать букет цветок за цветком. Принесите букет в свою комнату, и настурции в нём воплотят в себе всю пламенную феерию красок, которой увит ваш забор; жёлтые анютины глазки напомнят о бархатном цветочном полумесяце, что пылает под эркерным окном; брызги жимолости источают тот же сладкий аромат, что и колеблющееся на ветру в окружении пчёл душистое облако цветов на вашем крыльце – весь сад в стеклянном стакане. То же самое чувствует человек, с любовью собирающий слова. Определённые слова навсегда остаются связанными в сознании изучающего язык с важными событиями. Поэтому, я могла бы написать историю своего английского словарного запаса, которая в то же время будет рассказом о моих передвижениях, ошибках и триумфах в годы моей инициации.

Если я проявляла тягу к знаниям и усердие, мои учителя не сидели сложа руки. Так быстро, как только позволяло мое знание английского языка, они переводили меня из класса в класс, без привязки к обычному школьному графику. Мой отец был прав, когда часто говорил, обсуждая мои перспективы, что способности в государственных школах распознают быстро. Как бы ни был стремителен мой прогресс благодаря преимуществам, которые были у меня в начале обучения, некоторые другие «зеленые» ученики не так уж и сильно от меня отставали, не более чем на класс или два к концу года. Что касается моего брата, чье детство было одним сплошным кошмаром из-за глупого ребе с розгами и в целом подавляющей атмосферы жизни в Черте, то он удивил моего отца успехами, которых добился под разумным и чутким руководством. Действительно, он вскоре приобрёл в школе такую репутацию, что ему завидовали американские мальчики, и на протяжении всей учёбы в школе он ни в чём не уступал ученикам своего возраста. Это к слову о том, что хорошо, а что плохо.

Существует письменное свидетельство, которое расскажет о моих ранних успехах в английском языке гораздо лучше, чем мои воспоминания, какими бы точными и достоверными они ни были. Я цитирую его здесь по нескольким причинам. Во-первых, оно демонстрирует, как русский еврей может обращаться с иностранным языком, во-вторых, доказывает упомянутую мной проницательность учителей государственных школ; и, наконец, оно – предмет моей гордости! Это излишнее признание, но мне недостаточно просто включить сюда эту запись, не потешив своего самолюбия.

А вот и сам документ, скопированный из образовательного журнала, потрёпанный экземпляр которого лежит у меня на коленях, пока я пишу эти строки. Как видите, моё тщеславие бережёт этот журнал, как зеницу ока, уже пятнадцать лет.

Редактору журнала «Начальное Образование»:

Это неисправленное сочинение двенадцатилетнего русского ребёнка, который изучал английский язык всего четыре месяца. До сентября она никогда не ходила в школу даже в своей стране и слышала, как говорят на английском, только в школе. Я буду рада, если работа моей ученицы и приведенное выше объяснение появятся в вашем журнале.

М. С. Диллингхэм.

Челси, Массачусетс.

СНЕГ

Снег – это замороженная влага, которая появляется из облаков. Сейчас идёт снег в форме хлопьев-пёрышек, из него получаются хорошие снежки. Но есть еще один вид снега. Этот вид снега называется снежными кристаллами, потому что он падает в виде маленьких волнистых шариков. Эти снежные кристаллы не так хорошо подходят для снежков, как хлопья-пёрышки, поскольку они (снежные кристаллы) сухие, и они не прилипают друг к другу, как хлопья-пёрышки.

Некоторым детям снег нравится, потому что они любят кататься на санях.

Как я уже говорила выше – снег появляется из облаков.

Сейчас деревья голые, а в полях и садах не видно цветов (все мы знаем почему), и кажется, что весь мир спит без счастливого пения птиц, которые покинули нас до весны. Но снег, который прогнал все эти прекрасные и счастливые вещи, не пытается (как я думаю), сделать нас совсем несчастными, снег покрыл все ветви деревьев, поля, сады и дома, и весь мир выглядит так, будто он одет в красивое белоснежное – вместо зелёного – платье, и небо смотрит на него свысока своим бледным лицом.

Так что людям он тоже может доставить немного радости и без счастливого лета.

Мэри Антин.

И теперь, когда я вижу эту работу, подписанную её именем, мне стыдно за свои легкомысленные слова о тщеславии. Важнее всех похвал, которые я могла бы надеяться получить за овладение хоть пятьюдесятью языками, для меня соавторство с этим дорогим другом при написании моих самых ранних опусов; и мне приятно помнить о том, что именно ей я обязана своим первым появлением в печати. Тщеславие – ничтожная часть той гаммы