что город Челси, и мир в целом, был плоским, как пустырь и обрезанным по краям, чтобы север, юг, восток и запад могли вплотную прижаться к нему, как рама к картине. Если я смотрела на карту, то была в полном замешательстве, будучи не в силах найти никакого соответствия между изображением и словесными пояснениями. Со словами я была в безопасности – я могла выучить наизусть любое количество слов, и время от времени они внезапно всплывали из омута мыслей, облечённые смыслом. Челси, согласно тому, что я прочла, был ограничен со всех сторон – слово «ограничен» взывало к моему воображению – различными вещами, которые я так ни разу и не обнаружила, сколько бы не бродила по городу. Я сразу же представила себе эти отдалённые границы в виде крепкого шестифутового деревянного забора, а Мистик Ривер*, города Эверетт*, Ревир* и Ист-Бостон-Крик на юге, западе, севере и востоке соответственно радовались тому, что находятся в пределах забора; в то время как остальной мир с завистью заглядывал внутрь сквозь отверстие от сучка в доске. В центре этой заветной области, фортепианные фабрики – или это были обувные фабрики? – гордо тянули ввысь свои дымовые трубы, в то время как население каталось на канатной дороге, и на каждом повороте их приветствовали доброжелательные узники дома ветеранов Солджер Хоум на вершине холма Паудер Хорн Хилл.

Возможно, отчасти это была моя вина, поскольку я всё всегда сводила к зрительному образу. Частично причина могла быть в том, что у меня не было времени осмыслить общие определения и пояснения в начале учебника. Тем не менее, я могу взять на себя лишь малую часть вины, когда думаю о том, как мне преподавали географию вплоть до окончания гимназии. Со временем я отделила символику апельсина, вращающегося на вязальной спице, от соответствующих астрономических фактов, но потребовались годы обучения у специалиста по этому предмету, чтобы избавить меня от недоверия к карте, как к изображению Земли. И по сей день я порой возвращаюсь к своему раннему заблуждению, что в основе любой заданной части земной поверхности лежит каркас из двух перекрещенных остроконечных реек, которые удерживают стороны света на своих местах, поэтому, если я хочу определить одно из четырёх основных направлений, меня так и подмывает распластаться лицом вниз, чтобы моя голова указывала на север, а вытянутые руки – на восток и запад соответственно.

На уроках географии всё время, пока шло изучение карты, мы как начали с символа, так его и придерживались до самого конца. Ни один мой учитель географии, кроме упомянутого мною специалиста, не потрудился выяснить, есть ли у меня хоть какое-то представление о фактах, за которыми стоят символы. Помимо изучения карт, в программу курса по географии входила статистика: таблицы численности населения, импорта и экспорта, промышленных показателей и температурных данных; размеров рек, гор и государств; таблицы с перечнем минералов, растений и бедствий, характерных для любого уголка земного шара. Единственной частью всего курса, которая хоть что-то значила для меня, было описание чужих земель, а также нравов и обычаев их народов. Связь физической географии с историей человечества – то, что можно было бы назвать моралью географии – вообще не изучалась или затрагивалась вскользь. Распространённость этой ошибки при преподавании географии в школе подтверждается первокурсником колледжа, который с удивлением обратил внимание своего профессора по геологии на тот любопытный факт, что все большие реки и гавани на Атлантическом побережье оказались по соседству с крупными городами! Небольшой инструктаж по элементам картографии – немного практики в использовании компаса и ватерпаса, топографическая карта городского пустыря, экскурсия с дорожной картой – дал бы мне объёмное представление о круглой Земле вместо моего бесплотного бумажного призрака, осветил бы единственный темный переулок в моей школьной жизни.

Глава XI. «Моя страна»

Государственная школа сделала всё возможное для нас, иностранцев, и для страны, когда вырастила из нас добропорядочных американцев. Я рада, что мне выпала честь рассказать, как это чудо было сотворено на одном примере. Вы должны быть рады услышать об этом, вы, коренные американцы, ибо это история развития вашей страны, хроника того, как ваши братья и сестры стекались со всех концов земли к флагу, который вы любите, летопись вербовки армий ваших рабочих, мыслителей и вождей. И вы будете рады услышать об этом, мои товарищи по обретению новой родины, ибо это рассказ о вашем собственном опыте, трепете и изумлении, которые волновали ваши собственные сердца.

Сколько времени, по-вашему, мудрый читатель, нужно, чтобы стать американцем? К середине второго года обучения в школе я дошла до шестого класса. Когда после рождественских каникул мы начали изучать жизнь Вашингтона, бегло пробежались по истории Американской революции* в кратком изложении и первым дням Республики, мне показалось, что все моё чтение и учеба до этого момента были бесполезными. Хрестоматия, учебник арифметики, песенник, которые так очаровывали меня до сих пор, вдруг стали обычными книгами с упражнениями, инструментами, с помощью которых можно проложить себе дорогу к источнику вдохновения. Когда учительница читала нам из большой книги со множеством закладок в ней, я сидела на своём маленьком стуле, вцепившись руками в край парты и внимательно слушала, боясь шелохнуться и с трудом сдерживая дыхание, чтобы вздох разочарования не сорвался с моих губ, когда я видела, как учительница пролистывает страницы между закладками. Когда класс читал вслух, и приходила моя очередь, мой голос дрожал, и книга тряслась в моих руках. Я не могла произнести имя Джорджа Вашингтона, не сделав паузы. Никогда я не молилась, никогда не пела песни Давида, никогда не обращалась к самому Святому с таким глубоким почтением и поклонением, как я повторяла простые фразы из моей детской книги о выдающемся патриоте. Я с восхищением рассматривала портреты Джорджа и Марты Вашингтон, пока не начинала видеть их образы столь же отчётливо с закрытыми глазами. И если раньше я была о себе очень высокого мнения и считала себя незаурядной личностью, гордо шествуя по улицам с учебниками и раздуваясь от собственной важности, когда учительница задерживала меня для беседы, то теперь осознание собственной ничтожности на фоне величия резко сбило с меня всю спесь.

Когда я читала о благородном мальчике, который не стал бы лгать, чтобы избежать наказания, я впервые по-настоящему раскаялась в своих грехах. Раньше я постилась, молилась и приносила жертву в Йом-Кипур, но это было по большей части игрой, подражанием взрослым. Я не испытывала истинного страха перед грехом, и знала множество способов