– Понял, к чему вы клоните, – прервал Станиславский. – Вы правы, Савельев сейчас на самом деле прохлаждается… – Станиславский сделал паузу. – На том свете! Три года назад его сбило машиной, водитель скрылся с места преступления, его так и не нашли.

Евгений промолчал. Станиславский на правах хозяина прервал недолгую паузу.

– Гузель Фаритовна, проводите нашего гостя до выхода.

– Хорошо, как скажете.

Они шли тем же путем, – те же, не внушающие доверия лица санитаров, только теперь в их глазах Евгений наблюдал больше любопытства, нежели подозрения. Они подошли к хроническому отделению, там было не так людно, как в первый раз. Евгений вздохнул, бежать от психопата с протянутой рукой, да на глазах у дамы, в его планы явно не входило. Но, как назло, неугомонный старик, заприметив издалека в другом конце коридора знакомый силуэт, бросился к нему навстречу. Евгений сбавил шаг и ломал голову, как увернуться от назойливого больного, но решил ничего экстраординарного не предпринимать, ведь диспансер имел мало общего с реальным миром, как и его обитатели.

Старик осторожно подошел, Евгений притормозил, в это мгновение его спутница ушла вперед, ведь ей было неизвестно о скоротечных взаимоотношениях Евгения с пожилым пациентом. Заскорузлый и морщинистый старикан в потертой пижаме, чем-то напоминающей тюремную робу, резко прильнул к уху Евгения. Маневр был настолько неожиданным, что Евгений не успел отреагировать, только прелый запах старой кожи заставил Евгения попятиться на пару шагов в сторону. Он успел расслышать, что выговорил старик:

– Не ходи сюда, здесь пахнет смертью.

Евгений замер, но, поймав взгляд впереди идущей брюнетки, расправил плечи и твердой поступью пошел вперед.

Когда они подошли к проходной главного корпуса, он робким голосом спросил номер телефона. Она ответила, что лучше ей звонить на рабочий номер, так как она замужем. Ему вежливо отказали, но унывать причин не было – сердце по-прежнему принадлежало Татьяне.

Перед тем как пройти через турникет проходной, Гузель Фаритовна подсластила пилюлю:

– Будут вопросы, звоните, всегда готова помочь.

Евгений тут же зацепился на внезапное приглашение к диалогу:

– У меня непременно будут вопросы, они уже назрели.

Евгений вышел на свежий воздух. Последнее, что ассоциировалось у него с заведением душевнобольных, так это улыбка архивного администратора. Это было неплохим завершением неудачно начавшегося, если принимать в расчет физиономию Станиславского, путешествия по таинственным закоулкам мира иных.

Утром Мария по просьбе Евгения направилась в ИВС на Шафиева, перед ней стояла задача выяснить перипетии жизни Воинова из уст самого подследственного и представить следствию психологический портрет насильника. Мария всегда очень щепетильно и трепетно относилась к заданиям вышестоящего руководства, но в этом случае она была дополнительно ведома профессиональным интересом. Она впервые могла наедине поговорить с сексуальным маньяком, что для психолога-криминалиста – редкая удача. Пришла она на встречу не в синей форме следователя, а в джинсах в обтяжку, тоненьком пуловере сиреневого цвета и в туфлях на шпильках, собрав волосы в две косички.

Воинов сидел в наручниках, тут же рядом у двери стоял конвоир.

Мария первоначально выяснила, что отец бросил Воинова с матерью, когда ему было три года, мать вела распутный образ жизни и умерла под действием неумеренных доз суррогатного алкоголя. С отцом Воинов больше не встречался, тот умер, когда Воинову было десять лет. С пяти лет Воинов жил под опекой детских психиатров. Родителей он помнил смутно.

Мария пыталась разузнать, надругались ли над ним в детстве ближайшие родственники, вопросы задавала опосредовано, тактично, избегая острых углов.

– Может, они и били еще меня, – с улыбкой отвечал Воинов.

К собеседнице подследственный был настроен дружелюбно. Он соглашался со многими наводящими вопросами Марии, отвечал «может быть», ведь многого в силу маленького возраста не запомнил, не помнил даже позитивные моменты.

– У вас есть обида или ненависть к матери?

– Если она была жива, я простил бы ее.

– Мне хочется спросить… – она волновалась и немного запиналась.

– Не волнуйтесь, я отвечу даже на самые неудобные вопросы, – успокоил ее Воинов. – Я так понимаю, что вы здесь невольно, по приказу Евгения Андреевича.

Воинов снисходительно улыбнулся.

– Давайте, чтобы вы не чувствовали себя неудобно, я попрошу конвоира выйти из комнаты, он постоит за дверью, – вкрадчивым голосом произнесла Мария.

– Он мне не мешает!

– Дальше будут вопросы, на которые вам будет трудно отвечать в присутствии посторонних, – решила настоять на своем Мария.

По лицу конвоира она прочитала, что он не разделяет ее намерения выставить его за дверь.

– Приказ вышестоящего начальства, чтобы я находился с подследственным в комнате допроса, – произнес конвоир.

Мария отреагировала на его возражение жестко:

– Как старший по званию я приказываю вам выйти за дверь, подследственный находится под юрисдикцией следственной группы.

Мария сама удивилась своей твердости и возгордилась собой, что придало ей уверенности. Конвоир исчез, от дрожи не осталось и следа.

Но Воинов поддел ее:

– Признайтесь, это вы чувствовали себя неуверенно в присутствии надзирателя?

Он усмехнулся и повторил:

– Мне он никак не мешал!

– Мне показалось наоборот, что вас смущает присутствие посторонних лиц, ведь вопросы касаются вашей личной жизни, – Мария решила перейти в контрнаступление.

– Давайте вернем его!

– Нет! Своих приказов я не отменяю! – воодушевленно отрезала она.

– Хорошо, вам видней, – Воинов откинулся на спинку стула.

– Мне хотелось выяснить, что для вас было первично – убийство или все-таки важнее было получить сексуальное удовлетворение при убийстве?

– Уже говорил, убийство я совершил ради сексуального насилия. Их совершал в помутнении, точно не помню эти минуты, было какое-то отступление от собственного «я». Но могу сказать, что не испытал оргазма из-за убийства.

– Но третью жертву, как вы показали, вы убили осознанно, когда разочаровались в ней?

– Может быть. Когда я ее кромсал, мною управляла ненависть.

– Возможно, вас одолевало желание сломить сопротивление? От этого, может быть, вы и получали наслаждение? Чувство господства и власти над жертвой доставляло вам удовольствие?

– Может быть. Но после первой жертвы у меня не было полного удовлетворения, хотя я и сломил ее, поэтому однозначного ответа дать на этот вопрос не могу.