За несколько минут до полуночи объявился какой-то полковник, как выяснилось, начальник штаба Венского Военного округа, который торжественно представился и, к моему величайшему изумлению, заявил:

— Господин гауптман! Я прибыл по приказу фюрера с поручением вручить вам Рыцарский крест Железного креста![150]

С этими словами он снял со своей шеи орден и надел его мне. Торжественную церемонию завершил бокал шампанского, который помог преодолеть некоторое смущение, возникшее от такой неожиданности. Некоторое время я был занят пожиманием рук и приемом поздравлений. Моя бедная жена, ничего не знавшая о причинах такого ко мне внимания, явно пребывала в полной растерянности и только удивлялась непонятным для нее намекам.

Наступила полночь, и вновь зазвонил телефон, трубку взял группенфюрер СС Квернер и тут же передал ее мне со словами:

— Скорцени! С вами лично хочет переговорить фюрер!

Адольф Гитлер поблагодарил меня, найдя самые теплые и сердечные слова:

— Вы совершили самый настоящий подвиг! Ваше военное свершение войдет в историю! Вы вернули мне моего друга Муссолини. Я наградил вас Рыцарским крестом Железного креста и пожаловал звание штурмбаннфюрера СС. Примите мои самые наилучшие пожелания!

Затем Адольф Гитлер пригласил к телефону мою жену и тоже поздравил ее.

— Да. Благодарю вас, — только и проговорила Эмми, у которой от смущения перехватило дыхание.

Затем друг за другом телефонную трубку взяли Геринг, Кейтель и Гиммлер, которые также рассыпались в словах благодарности.

Теперь настала пора хотя бы в двух словах ввести свою жену в курс дела. Она была по-настоящему ошеломлена, когда узнала, что я уже несколько месяцев командую частью особого назначения. Когда из Мюнхена поступило сообщение о том, что мой отряд в Рокка-деле-Каминате также успешно справился с возлагавшейся на него задачей и благополучно прибыл с семьей дуче в Мюнхен, я мог наконец с облегчением завершить столь насыщенный событиями день и распрощаться со своими гостями.

Я принял столь долгожданный душ, ощущения от которого стал практически забывать, и, уже засыпая, вспомнил о своем отце, который не дожил до описываемых событий. Никто, пожалуй, не был бы так рад, как он, что его сын удостоился подобных почестей. А еще мне вспомнились его слова в самом начале войны: «Ты, конечно, исполнишь свой долг и, вполне возможно, заслужишь награду. Но она не обязательно должна являться Рыцарским крестом!»

Во всяком случае, первые мои шаги в насыщенную событиями жизнь прошли успешно.

Программа мероприятий на следующий день была уже составлена. Провожатым нам определили посланника из министерства иностранных дел Дернберга, который почти на голову оказался выше меня. Я познакомился даже с гаулейтером Вены Бальдуром фон Ширахом[151], когда он нанес визит Муссолини. Поскольку нам предстояло постоянно куда-то двигаться и переезжать, то мне пришлось одолжить новую форму, которая болталась на мне как на вешалке, но все же была лучше, чем моя видавшая виды униформа.

С дуче я поздоровался прямо с утра. Он позволил познакомить его с моей женой, и на этот раз разговор зашел не о тех деликатных делах, вокруг которых он крутился прошедшей ночью. Бенито Муссолини выглядел помолодевшим, чему в немалой степени способствовало то, что он был чисто выбрит. Казалось, что к нему вернулись его жизненные силы. Видимо, всю прошедшую ночь этот человек ковал новые великие планы. Еще с утра, а потом и позже, уже в самолете, дуче делился со мной идеями по поводу реорганизации своей партии, новое название которой должно было звучать так: Республиканская фашистская партия.

— Я совершил грубую и даже непростительную ошибку, за что и расплачиваюсь, — заявил он. — Я не разглядел, что итальянский королевский дом был и остается моим естественным врагом. После окончания военного похода в Абиссинии мне следовало провозгласить Италию республикой.

Тогда я не знал, что еще в воскресенье 12 сентября около двадцати трех часов вечера по радио передали первое и весьма таинственное специальное сообщение примерно такого содержания: «Один из венских командиров СС освободил сегодня арестованного предательским правительством Бадольо Бенито Муссолини. Операция стоила многочисленных жертв!»

Когда утром 13 сентября я позвонил своему проживавшему в Вене брату, он сразу обо всем догадался:

— Так это был ты! Поздравляю! Очень мило с твоей стороны, что для этой акции ты избрал именно мой день рождения!

Я передал ему свои запоздалые поздравления по случаю этого дня, о котором, по правде говоря, совсем забыл.

В одиннадцать тридцать мы были снова на аэродроме Асперн. На этот раз нас ожидал удобный пассажирский самолет «Юнкере». Я сидел напротив дуче, и теперь шум моторов не очень мешал нашему разговору. Муссолини вновь вернулся к своему плану создания новой партии и формирования правительства. Меня не переставала удивлять необычайная энергичность и духовная сила, которые были присущи этой деятельной натуре. Они оказались не утраченными даже после столь длительного заключения. На аэродроме Мюнхен-Рим[152] нас поприветствовала вся семья Муссолини. Супруга дуче донна Ракеле оказалась скромной и очень симпатичной женщиной, и в дальнейшем хорошее впечатление о ней только усиливалось.

Во время этой встречи присутствовал и доктор Эрнст Кальтенбруннер, который с этого момента начал лично отвечать за безопасность дуче. Он искренне порадовался моим успехам и сердечно поприветствовал меня как своего земляка.

До раннего утра 15 сентября нас разместили в гостевом доме имперского правительства в Мюнхене. На каждом завтраке я был желанным гостем семейства Муссолини и провел несколько часов в беседах с дуче. В них он и поведал мне подробности своего ареста. 25 июля 1943 года около семнадцати часов, несмотря на многочисленные предупреждения, в том числе и со стороны своей жены, он поехал во дворец итальянского короля на прощальную аудиенцию.

— Король буквально рассыпался в словах благодарности за то, что я сделал для Италии, — рассказывал Муссолини. — Он назвал меня величайшим сыном страны, который навечно войдет в ее историю, заявив, что я навсегда останусь его братом.

Такая привилегия числиться названым братом самого короля была сопряжена с награждением высоким орденом Савойской династии[153], которого дуче удостоился уже давно. Заверив Муссолини в своей дружбе и обняв его на прощание, король разрешил ему откланяться и даже сопроводил до двери, за которой диктатора ждало несколько офицеров, чтобы арестовать. После ареста дуче усадили в закрытую санитарную машину и доставили в казарму карабинеров в Риме.