В ясный сентябрьский день все эти изменения очень бросались в глаза.

«Продал дом, что ли?» — задался вопросом Арам.

Наверное, надо было позвонить, но он хотел посмотреть гаду прямо в глаза, а не слушать его блеяние по телефону.

Когда-то давно они с отцом Евы договорились: если кто что о ней узнает, сообщат друг другу, несмотря на ненависть и вражду. Этот договор заключили втайне от Барсегяна-старшего.

Арам не знал, выполнил бы условие отец Евы, Иван Соколов, однако он сам — человек слова, потому выполнит.

Арам помнил, каким был Иван Соколов восемь лет назад — убитый горем седой пропойца с красной рожей и без цели в жизни. Настолько никчемный, что даже не смог правильно организовать поиски дочери — всем занималась семья Барсегян. Но, даже несмотря на это, Арам ему сочувствовал, ведь как никто другой знал, каково это — лишиться Евы. Сам он чуть не выл от боли, но даже предположить не мог, каково было ее отцу, ведь это его ребенок. Единственный ребенок.

Проведя с Надей какое-то время наедине, Арам понял — он бы умер внутри, если бы она пропала. Обожал это светлое, позитивное божье создание и представить не мог, какая бы это была боль — лишиться дочери.

Арам все крутил в голове ту ситуацию восьмилетней давности и не мог понять, почему Ева так жестоко поступила с отцом. Ладно порвала связи с ним, Арамом, ведь думала, что изменил, предал. Но отцу-то почему не сказала, где она и что с ней? Вчера набрался смелости и спросил. И получил в ответ рассказ, от которого волосы встали дыбом. До сих пор задыхался злобой, вспоминая сбивчивые слова самой дорогой на свете женщины.

Иван Соловьев, набожный и честный человек, как он любил себя презентовать, посмел пригрозить дочери тем, что потащит на аборт или отберет у нее ребенка, если та посмеет родить. Куска хлеба для внучки пожалел. Обрек дочь на вынужденный побег. Он и только он причина тому, что Ева сбежала в неизвестность, а не осталась дома под крылом родителя, как случилось бы в любой нормальной семье.

Арам не мог понять мотивов этого человека. Как так можно? Как?!

Знал одно: когда Надя повзрослеет, он будет любить ее так же, как и в детстве, если не сильнее. Когда ей понадобится помощь, Арам ее окажет. Костьми ляжет, но обеспечит любую поддержку, какая будет нужна.

Восемь лет назад Иван Соловьев совершил большую подлость по отношению к трем людям — Еве, Араму и Наде. И вот младший Барсегян стоял на пороге его дома, чтобы заставить его ответить за эту подлость.

— Хозяин? Есть кто дома? — позвал зычным голосом.

В дверях появился тот, кого возненавидел всей душой.

Арам едва узнал отца Евы. В последний раз, когда его видел, это был опустившийся человек. Теперь же перед ним предстал крепкий мужчина, пусть и в возрасте. Коротко стриженный, гладко выбритый, с нормальным цветом лица. Будто даже помолодел.

— Арам? — охнул он и чуть не бегом побежал к калитке.

Даже забыл сменить домашние тапочки на уличную обувь и дверь оставил открытой нараспашку. Выскочил за двор к несостоявшемуся зятю.

— Сколько лет тебя не видел… — зачастил Иван. — Ты зачем приехал? Ева не появлялась, я бы позвонил тебе. Или ты ее нашел?

Арам молча достал телефон, зашел в галерею фото и открыл снимок, где Ева с Надей вместе ели мороженое в парке. Кадр, который Арам сделал в самый первый вечер гуляний с этой парочкой.

— Видишь? — проговорил он с плохо скрываемой злобой. — Это твоя дочь. Живая, здоровая. Не благодаря тебе! А это Надя, внучка, от которой ты отказался. Самый светлый и чистый ребенок на свете… Мой ребенок!

Ожидал чего угодно. Но не того, что Иван рванет вперед и попытается вырвать телефон из его рук.

— Дай посмотреть! Дай… — взревел мужчина, когда-то казавшийся Араму довольно крупным.

Теперь эти двое сравнялись и шириной плеч, и ростом. А силой Арам без сомнения превосходил отца Евы.

— Не тронь, не твое! — зарычал он и спрятал телефон в карман куртки. — Восемь лет назад ты знал, что Ева беременна! Ты знал и не сказал мне, тварь ты эдакая! Ни словом не обмолвился, почему она сбежала… Объясни мне, хренов папаша, как ты мог угрожать дочери, что отведешь на аборт?!

Иван опешил, отшатнулся от Арама, будто тот зарядил ему рукой по лицу.

— Как, мать твою?! — Арам уже не мог успокоиться, сжал кулаки, еле сдерживая дикое желание вмазать.

Отец Евы задышал часто, прерывисто, посмотрел в лицо противнику, отметил сжатые кулаки. И вдруг затараторил:

— Пойми, то, что я сказал ей про ребенка, было сказано в гневе. Я хотел, чтобы она поняла, как плохо сделала. Хотел ее наказать, а наказал себя. Ева была очень послушной девочкой, я и предположить не мог, что она учудит такое. На самом деле не потащил бы ее на аборт и не заставил отдать ребенка на усыновление… Это были просто слова злобы.

— Ты думаешь, это тебя оправдывает?  — взревел Арам, готовый броситься в драку при малейшем поводе.

Но тот лишь замотал головой:

— Нет… Нет, я так не думаю! Мне нет и не может быть оправдания, я это прекрасно знаю. Миллион раз пожалел о содеянном. Дня не проходит, чтобы я это не вспоминал, меня это очень мучает. Если бы ты только дал адрес или телефон, чтобы я…

— Мне до твоих мучений дела нет. Видел фото Евы с внучкой? Вот это максимум близости, которая тебе с ними светит. Попробуешь к ней приблизиться вживую, я тебе голову откручу собственными руками.

— А ты кто такой, чтобы решать, видеться ли мне с дочерью? — сузил глаза Иван.

Это он сделал зря. Вот он, долгожданный повод.

Не думая ни о чем, Арам схватил его за грудки, припечатать к своему джипу, стоявшему неподалеку и зашипел в лицо:

— Молчи, тварь! Если бы не ты, я бы уже давно был на ней женат! Она сбежала из-за тебя, ты своими гадскими речами на восемь лет сделал несчастными трех человек. Тебя за это убить мало…

Вот она, долгожданная вина в глазах противника. Иван даже не пытался сопротивляться, не сделал попытки освободиться.

— Давай, бей, — попросил он с горьким вздохом. — Может, тогда хоть кому-то из нас двоих станет легче.

Арам с силой трухнул его, стукнул спиной о машину, и вдруг услышал откуда-то сзади надрывней женский крик:

— Ваня… что же это делается! Люди!

Он обернулся и увидел сбегающую по ступенькам крыльца женщину с длинной черной косой. Слишком молодая для пятидесятилетнего мужика. Лет тридцать пять от силы.

— Жена моя… не при ней! — вдруг взмолился Иван.

А потом в дверях показалась девчонка. Маленькая — лет трех-четырех.

— Папа! — громко прокричала и разрыдалась она.

И Арам резко выпустил из рук противника.

Как в замедленной съемке наблюдал, как Иван кое-как поправил порванную Арамом рубашку, подлетел к испуганной женщине, стал просить: