— Иди в дом! И Аленушку забери.

— Он же тебя бить собрался! — стала заламывать руки она.

— Не убьет, не бойся… — покачал Иван головой, развернул жену обратно к калитке.

И она пошла, то и дело оборачиваясь. Схватила на руки ребенка и скрылась в доме. Но Арам был уверен: прильнула к окну. Следила…

Иван снова подошел к Араму, заговорил извиняющимся голосом:

— Думаешь, не заслужил новую семью, да? А ты прав, не заслужил. Каждый день заслужить пытаюсь и гадаю, делаю ли достаточно. На вторую годовщину того дня, когда Ева исчезла, я бросил пить, переосмыслил жизнь. А Настасья... Она сама в мою жизнь вошла. Дочь мне родила, заботится, любит. Ты не думай, я их не обижаю. И перед Евой очень хочу повиниться…

Арам не поверил ни единому слову. И ухоженный двор не посчитал надежным доказательством того, что Иван Соловьев вдруг резко изменился, стал нормальным человеком.

— Что, на старости лет еще одну дочку себе сделал, чтобы издеваться? Евиных слез тебе было мало? — зарычал он на противника. — Думаешь, я не помню, как ты бил Еву?

— Да ты что… — зашипел Иван. — Знаешь, сколько раз я пожалел, что вел себя с ней так строго? Я ни Настасью, ни Алену и пальцем не трогаю…

— В твоих интересах, чтобы это было так… — прищурился Арам. — Скажи спасибо жене, иначе уже дорожную пыль ел бы. И учти, я оставлю человека за тобой приглядывать. Хоть раз поднимешь руку на ребенка или жену, тебя сровняют с землей, ясно?

— Ясно… — выдохнул Иван.

— Я выполнил долг, сказал тебе, что дочь жива. Теперь прощай, — рыкнул Арам и повернулся к машине.

— А как же адрес? — взмолился ему в след Иван.

— Что?! — Арам посмотрел на него через плечо. — Ты с первого раза не понял?

Но Соловьев не успокоился, шагнул за Арамом и взмолился снова:

— Или хоть телефон? Дай телефон…

— Хрена тебе лысого, а не телефон, — заскрипел зубами Арам, разворачиваясь к Ивану.

— Не ругайся, — ничуть не обиделся тот. — Я… если с ней никак не смогу поговорить, как же попрошу прощения?

— Пиши письмо, — отрезал Арам.

* * *

— Ева, к тебе пришли, — заглянула на кухню Дарья.

Она даже не спросила кто. Единственный человек, который к ней наведывался в последние дни — Арам. Обычно приходил договориться по поводу Нади. Наверное, и сегодня хотел того же. Телефонов для этого человека не существовало, с ней он предпочитал говорить только лично.

— Позови его сюда, — попросила Ева.

Не хотела пугать все увеличивающуюся клиентуру «Сахарной» видом себя чумазой, ведь сегодня каким-то магическим образом умудрилась испачкать кремом волосы и обсыпать мукой юбку с блузкой. Всему виной обилие заказов. Она не знала, как Араму это удалось, но отель снова набирал популярность, а в кондитерской благодаря шикарной наружной рекламе стало гораздо больше покупателей. Скоро не сможет справляться сама и нужно будет нанимать помощь, что радовало.

— Привет. — Арам очень быстро воспользовался предложением зайти в кухню.

Ева оглядела его, одетого в черную кожаную куртку и джинсы. Откуда такой, интересно?

— Привет, зачем пришел? — спросила с улыбкой.

— Просто посмотреть на тебя пару минут… можно?

Вот так признание. Давно ничего подобного от него не слышала.

С того самого утра, когда угрожал ей замужеством, минула уже неделя. И за эту неделю Арам ни разу не позволил себе нарушить договор — в самом деле отставил вопрос о личном в сторону.

Что-то в его взгляде сегодня было не то. Взъерошенный, с бегающими глазами, он показался ей чересчур нервным.

— Арам, с тобой все в порядке? Бледный какой-то…

Она налила ему воды, потом сварила кофе и предложила:

— Ты, может быть, голодный? Хочешь чего-нибудь сладкого? У меня еще есть бутерброды с ветчиной, салат.

— Кексиком угости, — кивнул он на батарею расставленных на столешнице капкейков, филигранно украшенных самыми разными цветами: розами, лилиями, незабудками.

Ева кивнула, взяла тарелку и положила на нее несколько кексов с разными кремами, поставила перед Арамом.

— Пожалуйста, — проговорила с улыбкой.

Он устроился на единственный мягкий стул, с видимым удовольствием стал уничтожать ее продукцию.

Да, ей нравилось угощать Арама. Получала огромнейшее удовольствие, когда он ел ее выпечку. На душе становилось теплее, хотелось улыбаться шире.

После третьего капкейка незваный гость ожил, повеселел. Выпил кофе до последней капли.

— Спасибо тебе, малышка, — проговорил он с чувством.

А потом вдруг полез в карман джинсов и достал свернутый в несколько раз тетрадный лист.

— Ев, ты прости, если надавлю на больную мозоль. Ну, в общем… вот.

Он положил лист бумаги на стол рядом с тарелкой капкейков.

А потом вдруг сжал ее в объятиях на секунду. Крепко-крепко! Так, что вздохнуть не могла.

И ушел.

Ева в недоумении уставилась на листок бумаги. Думала — признание в любви. Даже как-то настроилась на нужный лад. Открыла и обомлела, увидев корявый почерк Ивана Соловьева:

«Доченька! И дня не проходит, чтобы я о тебе не думал. И дня не проходит, чтобы я не сожалел. Прости, если сможешь…»

Эти короткие фразы за секунду выкачали из Евы всю энергию без остатка. Она плюхнулась на стул, где еще недавно сидел Арам. Нос защекотало от невыплаканных слез, а глаза мгновенно повлажнели. Принялась перечитывать письмо снова и снова, попутно вытирая струившуюся по щекам влагу.

Вот, оказывается, зачем Арам заговорил вчера об отце. Съездил, не поленился… Интересно, кулаками выбил это письмо или отец сам его написал?

И тут единственный нетронутый Арамом капкейк как-то странно блеснул в свете люстры. Ева пригляделась и увидела в кремовых незабудках темно-синий камень, очень похожий на сапфир, украшавший кольцо, с которым младший Барсегян делал ей предложение. Когда успел засунуть эту роскошь в крем? Артист.

Ева залезла пальцами в крем, достала украшение. И правда кольцо. Подошла к раковине, обмыла, примерила на палец. Так оно ладно и красиво смотрелось, будто для нее делали. Возможно, так оно и было.

Зачем оставил? Просто подарил?

Нехотя Ева стащила кольцо с пальца. Надо бы вернуть… Слишком дорогое, да и знаковое к тому же. Но расстаться с ним оказалась не в силах. Сняла с шеи цепочку, вдела кольцо на манер кулона и надела обратно на шею. Теперь сапфир все время будет рядом — максимально близко к сердцу, как и ее Арам.

«Она еще пожалеет! Ох как пожалеет! У нее скоро день рождения, и я ей куплю не бриллианты, как обычно, а фианиты! Будет знать, как со мной воевать», — негодовал Баграт про себя, сидя в своем новеньком черном седане и вглядываясь через забор в школьный двор.