Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шерлок Холмс признается Ватсону, что он написал несколько небольших монографий на специальную тему, уделив внимание тому, что Ватсон называет «поразительной способностью замечать мелочи», – например, определению сортов табака по пеплу или же отпечаткам пальцев. Фактически Конан Дойл в этой повести раскрывает, что оба его героя являются писателями. Он сделал Ватсона биографом сыщика, как он и намекнул на заключительных страницах «Этюда в багровых тонах». Более того, он заставляет Ватсона упомянуть о том, что он «написал нечто вроде повести» о деле Джефферсона Хоупа, и Холмс отвечает ему: «Я видел вашу повесть. Должен признаться, не могу поздравить вас с успехом». Представив свои произведения как изложение реальных событий, а Ватсона – как их участника, зафиксировавшего эти события, Конан Дойл усилил у читателя захватывающее чувство погружения в повествование, сопричастности ему.
«Расследование преступления, – настаивает Шерлок Холмс, – это точная наука, по крайней мере должно ею быть. И описывать этот вид деятельности надо в строгой, бесстрастной манере. А у вас там сантименты. Это все равно что в рассуждение о пятом постулате Евклида включить пикантную любовную историю».
Это было изящной провокацией, ибо Артур не только наполнил повесть «Знак четырех» романтизмом, но и вписал туда настоящую любовную историю. Ватсон оказывается сражен молоденькой клиенткой Шерлока Холмса мисс Мэри Морстен, с того самого момента, как она вошла в их дом на Бейкер-стрит.
«Это была совсем молодая девушка, блондинка, хрупкая, изящная, одетая с безупречным вкусом и в безупречно чистых перчатках. Но в ее одежде была заметна та скромность, если не простота, которая наводит на мысль о стесненных обстоятельствах. На ней было платье из темно-серой шерсти, без всякой отделки, и маленькая шляпка того же серого фона, которую слегка оживляло белое перышко сбоку. Лицо ее было бледно, а черты не отличались правильностью, но зато выражение этого лица было милое и располагающее, а большие синие глаза светились одухотворенностью и добротой».
Как ни странно, Ватсон упоминает «многие годы, которые я прожил с ним на Бейкер-стрит», хотя события, описанные в «Этюде в багровых тонах», произошли спустя лишь несколько месяцев после их встречи, и совершенно очевидно, что это единственное дело, о котором к тому времени написал Ватсон. В «Знаке четырех» Конан Дойл вкладывает в уста Холмса достаточно спорный девиз, который вскоре стал знаменитым. «Как часто я повторял вам, – спрашивает детектив у Ватсона, – если исключить невозможное, то, что останется, и будет правдой, сколь бы невероятным оно ни казалось?» Артур использовал почти то же самое выражение несколькими годами ранее в своем рассказе «Рок «Евангелины». После того как этот рассказ был отвергнут рядом журналов, в том числе литературным журналом «Блэквуд», он был опубликован в декабре 1885 года в «Собственном журнале для мальчиков», всего лишь за несколько месяцев до того, как Артур Конан Дойл приступил к «Этюду в багровых тонах» (вероятно, тогда, когда он стал обдумывать сюжет повести). В этом произведении рассказчик цитирует вымышленную статью из журнала «The Scotsman» («Шотландец»), в которой критикуются домыслы об исчезновении судна «Евангелина»:
«Было бы хорошо, – завершает статья в журнале «The Scotsman», – если бы те, кто высказывает мнения по таким темам, соблюдали простые правила анализа улик, изложенные Огюстом Дюпеном. «Исключите невозможное, – замечает он в одном из бессмертных произведений По, – и то, что осталось, будет правдой, как бы невероятно это ни было».
Возможно, Конан Дойл сознательно высмеивал подобные статьи, приводя выдуманные им самим цитаты, но, вероятно, он просто следовал своей обычной практике: писать быстро, не утруждаясь проверкой фактов. В произведениях Эдгара Аллана По об Огюсте Дюпене подобного высказывания (либо хоть как-то похожего на него) не встречается. Вне зависимости от того, было ли указано читателями Артуру Конан Дойлу на эту ошибку или же нет, однако во второй повести писателя о Шерлоке Холмсе он воскресил эту концепцию, более того – сформулировал ее и вложил в уста своему персонажу.
Конан Дойл создавал «Знак четырех» как профессионал, мастер мелодраматических историй и их ярких персонажей. Первую главу он назвал «Суть дедуктивного метода Холмса», повторив выражение Шерлока в его статье «Книга жизни», которую Ватсон высмеял на первых страницах «Этюда в багровых тонах». Артур с самого начала объявил, что его герой является детективом, действующим на основе научных методов, и читатели скоро поняли, что Шерлок Холмс был серьезнейшим профессионалом.
Мэри Морстен пришла к Холмсу посоветоваться (и с Ватсоном, которого она попросила остаться и выслушать ее дело) насчет тайны исчезновения ее отца десять лет назад, в 1878 году. Он оставил после себя в основном «редкие вещицы с Андаманских островов». В течение шести последних лет мисс Морстен каждый год получала картонную коробочку без указания отправителя с «очень крупной и красивой жемчужиной». Она обратилась к Холмсу после того, как получила анонимное письмо, в котором ей предлагалось объяснить сложившуюся с ней таинственную ситуацию. Шерлок Холмс и его энергичный помощник согласились помочь ей. После ухода мисс Морстен Ватсон воскликнул: «Какая очаровательная девушка!» Холмс же ответил на это: «Очаровательная?.. Клиент для меня – некоторое данное, один из компонентов проблемы».
Описывая в этом произведении окружавшую героев обстановку, Конан Дойл представил Лондон в лирических тонах. Упомянув в предыдущей главе, что события происходили в июле, дальше он по невнимательности описал сентябрьский вечер. Уже после передачи повести «Ежемесячному литературному и научно-популярному журналу Липпинкотта» Артур Конан Дойл обратился к Дж. М. Стоддарту с просьбой исправить эту ошибку1, однако в последующих изданиях она так и осталась:
«Был сентябрьский вечер, около семи часов. С самого утра стояла отвратительная погода. И сейчас огромный город окутывала плотная пелена тумана, то и дело переходящего в дождь. Мрачные, грязного цвета тучи низко нависли над грязными улицами. Фонари на Стрэнде расплывались дымными желтыми пятнами, отбрасывая на мокрый тротуар поблескивающие круги. Освещенные окна магазинов бросали через улицу, полную пешеходов, полосы слабого, неверного сияния, в котором, как белые облака, клубился туман. В бесконечной процессии лиц, проплывавших сквозь узкие коридоры света, – лиц печальных и радостных, угрюмых и веселых, – мне почудилось что-то жуткое, будто двигалась толпа привидений. Как весь род человеческий, они возникали из мрака и снова погружались во мрак».
Вскоре появился четырехколесный кэб, который повез их дальше на разгадку тайны, к дому Таддеуша Шолто, лысого молодого человека, напуганного до дрожи. Он подтвердил, что отец мисс Морстен мертв. Вслед за этим он изложил историю, участниками которой были его отец, майор Джон Шолто, и капитан Артур Морстен. По его утверждению, в то время, когда они оба служили в Тридцать четвертом бомбейском пехотном полку, его отец и капитан Морстен «стали обладателями огромного богатства», и когда они, вернувшись на родину в Англию, поссорились из-за того, как его поделить, Артур Морстен внезапно скончался от сердечного приступа. Раскаявшись в том, что он не поделился сокровищами с мисс Морстен после смерти ее отца, майор Джон Шолто, умирая, хотел рассказать своим сыновьям, где спрятано сокровище, но скончался, взглянув на страшное лицо, появившееся в окне: «Это было лицо, налитое злобой, оно до бровей заросло бородой, глаза смотрели угрюмо и жестоко».