На стене гостиной висит портрет президента Обамы (для дедушки других президентов не существует), с одной стороны от него – Мартин Лютер Кинг, с другой – свадебная фотография дедушки с бабушкой. Еще есть портрет бабушки в боа из перьев и с бриллиантовым браслетом (не спрашивала и лучше не буду). Рядом – портрет молодого дедушки во флотской форме. По всему дому развешаны снимки со мной, папой и Треем. На стеллаже в коридоре стоят маленькие, как на документы, фотографии их племянников и племянниц, изображение младенца Иисуса и скульптуры сложенных в молитве рук – бабушка их собирает.

Дедушка уходит на задний двор повозиться со своим старым фургоном, он лет десять уже его ремонтирует. Бабушка на кухне. Она переоделась в свою любимую муу-муу и уже поставила на плиту пару кастрюль и сковородок.

– Миссис Джексон, вам помочь? – спрашивает Дж… мама.

– Ага, подай мне соль со специями. Она в шкафчике. И поставь овощи, ладно?

Что это за существо и что оно сделало с моей бабушкой? Она никогда никого не пускала готовить у себя на кухне. Ни разу в жизни. А чтобы она попросила помочь с ужином мою маму…

Я как будто угодила на съемки «Сумеречной зоны». Реально.

Мне при этом разрешают только сидеть и смотреть. Бабушка говорит, что у меня «ни щепотки» терпения, а значит, к кастрюлям и сковородкам она меня не подпустит.

Приезжают Трей с Кайлой, и брат уходит помогать деду. Мне кажется, ничего они на самом деле не ремонтируют. Просто выходят поговорить о своем подальше от наших ушей. Кайла предлагает помочь готовить. Бабушка приторно ей улыбается, как она умеет.

– Не надо, красавица, лучше присядь, отдохни.

Перевод: девчонка, я тебя впервые вижу, а ты хочешь проникнуть на мою кухню.

Но рецептами делится с удовольствием. Кайла всего-то говорит: «Миссис Джексон, как божественно пахнет, а ведь еще даже не готово!» – и бабушка тут же раздувается от гордости раза в два. Когда она начинает учить Кайлу печь кукурузный хлеб, я выхожу из кухни. Если рядом говорят про еду, есть хочется еще сильнее, и живот громогласно урчит, как крупный хищник.

Я иду на второй этаж. На каникулах, когда живу у дедушки с бабушкой, я всегда ночую в своей старой спальне. Она, как и весь дом, совсем не изменилась. Наверно, бабушка все ждала, что я вернусь и все станет как раньше – а я снова стану одиннадцатилеткой, которая обожала канарейку Твити и плакала, когда меня отсюда забирали.

Я падаю на кровать. Честно, здесь мне всегда как-то не по себе. Как будто на машине времени прокатилась или типа того. И не только потому, что здесь повсюду канарейка Твити, – с этой комнатой связано множество воспоминаний. Мы с Сонни и Маликом постоянно тут сидели. Здесь Трей учил меня играть в «уно». А дедушка играл со мной в куклы.

Только мамы в этих воспоминаниях нет.

В дверь стучат, и ко мне заглядывает мама. Сзади маячит Трей.

– Привет. Можно к тебе? – спрашивает она.

Я сажусь.

– Да, конечно…

– А я даже спрашивать не буду! – заявляет Трей, входит и нагло разваливается на моей кровати.

– Эй! Вообще-то это все еще моя спальня!

– Ничего себе. – Мама осматривает комнату. – Сколько Твити…

Она сюда раньше не заходила. Когда забирала нас на выходные, она только въезжала на участок, дальше бабушка ее не пускала.

Мама берет в руки плюшевую канарейку.

– А я и не подумала, что раньше сюда не заходила, – говорит она. – Хотя нет, вру. Раньше тут жил ваш папа, и я у него частенько бывала.

– Вы что, занимались сексом в той самой комнате, где потом жила Бри? – спрашивает Трей.

Все, я больше не голодна.

– Фу!

– Трей, хватит! – говорит мама. – Они наверняка поставили новую кровать.

Господи, она хочет сказать, что они реально здесь занимались сексом?

Трей падает на кровать и хохочет до хрипа.

– Бри спала на траходроме!

Я пихаю его локтем.

– Заткнись!

– Эй, хорош дурачиться! – говорит мама. – Надо кое-что обсудить.

– Сначала ответь на главный вопрос, – Трей садится, – что ты сделала с бабушкой?

– В смысле?

– Вы видели то же, что и я? – Трей смотрит на часы: – Мы тут уже час, и никто еще не поругался. Даже ядом не плевались.

– Это факт, – соглашаюсь я. – Тут безоблачно, как небо в жару.

Боже, я начала говорить как дедушка.

– Мы с вашей бабушкой просто побеседовали, – отвечает Дж… мама. – Только и всего.

– Только и всего? – повторяет Трей. – С каких это пор вы вообще разговариваете? Когда успели?

– На днях, – отвечает Джей. – Несколько часов проговорили. Затронули много вопросов, в том числе кое-что из вашего детства.

– Вы что, Иисуса взяли модерировать? – спрашиваю я. – Иначе я не представляю, как вам это удалось.

– Ха! – комментирует Трей.

Мама цокает языком.

– Короче! Я все равно не буду изображать, что мы с ней подружки. Она по-прежнему великолепно играет на моих нервах. Но мы сошлись на том, что любим вас и желаем вам самого лучшего. И готовы ради этого забыть все наши распри.

Трей косится на телефон.

– Ах вот в чем дело. Мне только что сообщили, что в аду ниже нуля!

Я прыскаю.

– Остри сколько хочешь, – говорит мама. – А еще мы кое-что решили. Ваши дедушка с бабушкой предложили нам втроем пожить у них, пока не встанем на ноги. Я согласилась.

– Что, правда? – спрашиваю я.

– Стоп, стоп, – говорит Трей, – мы что, переезжаем сюда?

Однако. Я впервые в жизни узнаю новости одновременно с ним.

– Послушайте, я еще не знаю, возьмет меня мистер Кук или нет, но так в любом случае станет полегче, – говорит мама. – Я пообещала, что возьму на себя часть расходов по хозяйству, зато никаких больше неоплаченных счетов. И мы столько раз задерживали арендную плату, что сейчас ее почти нереально выплатить.

– Но у меня все под контролем! – возражает Трей.

– Нет, это у меня все под контролем, – поправляет мама. – Сынок, я очень ценю все, что ты для нас делаешь. Правда. Но так всем будет лучше. Я смогу восстановиться и получить диплом. Когда найду работу, накоплю на приличное жилье. А ты сможешь поступить в магистратуру.

Трей тут же мотает головой.

– Ну уж нет.

– Почему? – спрашиваю я.

– Бри, дотуда три часа езды!

– Ты из-за Кайлы отказываешься? Если она действительно тебя любит, то все поймет, – отвечает мама. – А если нет, ей же хуже.

– Не только из-за нее. Не могу бросить вас с Капелькой.

– Почему? – спрашивает мама.

– Потому что!

– Потому что ты решил, что должен о нас заботиться, – договаривает мама. – А это не так. Главное, позаботься о себе.

Трей длинно выдыхает.

– Я даже не знаю.

Мама подходит вплотную и приподнимает его подбородок.

– Сынок, не отказывайся от мечты.

У меня ноет в груди. Мне она во вторник сказала совсем другое: чтобы я думать забыла читать рэп. Нет, я ее понимаю. Я наломала дров. Но почему мечты Трея важнее моих?

– Если ты останешься с нами, ты никогда не узнаешь, чего мог бы добиться, – продолжает мама. Я смотрю в ковер. – А так я смогу хвастаться, что мой сын – доктор наук. Пусть тогда попробуют обо мне злословить.

Трей смеется.

– Ты всем будешь хвастаться?

– Всем-всем. – Она смеется в ответ. – Но сначала иди в магистратуру, получи степень. Потом в докторантуру. Здесь нет ни того ни другого.

Трей со стоном трет лицо руками.

– Это ж сколько учебы и сколько долгов…

– Но оно того стоит! – говорит мама. – Это же твоя мечта!

Трей медленно кивает и смотрит на меня. Я боюсь поднимать взгляд от коврика с Твити. Не знаю даже, радоваться за него или плакать по себе.

– Ма, – говорит Трей, – тогда и Бри не запрещай исполнять мечту.

– Это ты о чем?

– Ты запретила ей заниматься рэпом. Даже на Ринге выступать!

– Трей, ты сам прекрасно знаешь почему. Ты же видел, во что она ввязалась. А Суприм хочет выставить ее полной дурой. Если я ему позволю, дурой буду я. Ты что, хочешь, чтобы она кончила как отец?

– Я не он.

Всего три слова. Сколько раз я мысленно их произносила? Ну серьезно, все воспринимают меня не как меня, а как продолжение отца. У меня его ямочки на щеках, его улыбка, его вспыльчивость и упрямство, и талант к рэпу у меня от него. Да даже его спальня теперь моя! Но я все равно не он, и точка.

– Бри, мы это уже обсуждали.

– Обсуждали?