черный «мерседес».

Сонни молнией разворачивается к нам.

– Жопы в охапку и прячьтесь!

Я внимательно его рассматриваю.

– Прости, чего?

– Прячьтесь! – повторяет он, разворачивая нас к ближайшему дереву. – Не хочу палиться, что не доверяю ему и притащил друзей!

– Но у тебя есть причины ему не доверять, – напоминает Малик.

– Да плевать! Валите!

Мы быстро заходим за огромный дуб – нам обоим хватает места. Хлопает дверь машины. Я осторожно выглядываю из-за ствола.

По парку идет чернокожий коротко стриженный парень с выбритыми на висках зигзагами и кулоном в виде креста на шее.

Майлз. Тот самый. Сын Суприма, зачитавший тот бесячий трек.

– Охренеть, – шепчу я.

– Охренеть, – соглашается Малик.

У Сонни на лице тоже написано «охренеть». Майлз чешет загривок и смущенно глядит на Сонни.

– Вот такого я не ждал, – говорит Малик.

Кажется, он перестал меня игнорировать.

– Угу, я тоже.

– Как думаешь, о чем они говорят?

Я наклоняю голову. У Сонни глаза реально лезут на лоб. Как в мультике. Я хмыкаю. Что он говорит, нам не слышно, но думает он явно: «Что за дичь тут творится?»

– Я, кажется, догадался. – Малик подражает голосу Сонни: – «Я что, все это время переписывался с парнем, который не знает, что слова “шикардосный” не существует?»

Я смеюсь.

– «Сказать ему, что песенка говно, или нет?» – У меня не так хорошо получается изображать Сонни, но Малик все равно фыркает. – Не знаю, до чего они договорятся…

Но, кажется, все нормально. Они смотрят друг другу в глаза и улыбаются.

– Ни фига себе, – выдыхает Малик.

– Я пока когти не втягиваю, вдруг Майлз его обидит, – отвечаю я.

– Да уж, – соглашается Малик. – Бризи, я скучал. – Я резко оборачиваюсь. – В смысле, по нашей дружбе, – тут же уточняет он. – Мне не хватало наших разговоров.

– И кто, по-твоему, виноват, что мы все это время не разговаривали?

– Ну как бы ты, – отвечает Малик.

У меня отвисает челюсть.

– С чего бы?

– Бри, ты серьезно не понимаешь, почему я на тебя злился? Когда на нас напали, тебя заботила только твоя цепочка. А мне, твоему лучшему другу, между прочим, подбили глаз! Мне надо было понять и простить, да? А потом ты попросила меня соврать маме, чтобы покрыть ваши с Пуф грязные делишки!

Ладно, я даже могу его понять.

– Малик, мне очень нужно было вернуть цепочку. Это был наш последний запас на черный день. Мы могли бы заложить ее, если станет совсем туго.

– Вот в этом и проблема. В последнее время ты думаешь только о деньгах. Бри, деньги – не главное.

– Тебе легко говорить! Я знаю, сколько твоя мама работает, и знаю, что вы не богачи, но тебе все равно легче, чем мне. Малик, нам отключали электричество! Мы пару раз чуть не остались без еды! Тебе не нужно беспокоиться, что ты будешь есть. А мне пришлось! Чувак, у меня последняя пара обуви развалилась! А ты стоишь тут в джорданах.

Он смотрит на свои кроссовки, закусывает губу.

– Да уж. Я понял.

– Ничего ты не понял. И ладно, что не понял. Я очень рада, что ты с таким не сталкивался. Но хотя бы попытайся понять.

– Тяжело было, да?

Я сглатываю.

– Очень.

Повисает молчание.

– Прости, что я тебя не поддержал, – наконец говорит он. – И прости, что к тебе полез. Это было низко. По куче причин.

– Да, низко, – киваю я.

– И что, даже не скажешь: «Эй, Малик, ты слишком строг к себе»?

– Не надейся. Ты повел себя как бабник!

– Типичная Бри. – Малик сует руки в карманы. – Как-то резко все изменилось. Мы совсем другие. Иногда вообще непонятно, что дальше делать. Как ты думаешь, мы сможем принять все перемены и придумать, как дальше дружить?

Хотела бы я сказать, что через десять, двадцать, тридцать лет мы с Сонни и Маликом останемся лучшими друзьями и все будет легко и просто, но это вряд ли сбудется. Мы все меняемся, становимся разными, чем дальше, тем больше.

Но мне бы хотелось надеяться, что мы достаточно дорожим друг другом, чтобы каждый раз знакомиться заново. Может, когда-нибудь у нас с Маликом даже получится что-то большее… А сейчас я просто хочу вернуть друга.

– Да, – отвечаю я, – думаю, у нас получится.

– Отлично, – улыбается он. – Имей в виду, когда выиграешь «Грэмми», не забудь упомянуть меня в своей речи. И на все мероприятия приглашай!

– Оппортунист, – закатываю я глаза.

Он обнимает меня за шею.

– Нет, всего лишь один из самых верных фанатов.

К нам подходят Сонни и Майлз. Они идут так близко, что почти соприкасаются ладонями.

– Ребят, это Майлз, без «и» на конце, – представляет его Сонни. – Майлз, это Малик и Бри, мои лучшие друзья и потенциальные телохранители. С Бри вы, помнится, уже виделись.

– Ага, ты тогда сморозил хрень про ее отца, – напоминает Малик.

Ну все, мы точно помирились, раз Малик наезжает на него, чтобы меня защитить. Мне не хватало его заботы.

Майлз переминается с ноги на ногу.

– Был неправ. Если что, я уже попросил у Бри прощения. Я не хотел тогда этого говорить, меня отец заставил.

Сонни поднимает брови.

– Твой отец заставляет тебя вести себя как мудак?

– Еще как. Это часть образа Майл-Зи. Но образ мне придумал отец. Я не такой.

Почему я не удивлена? Суприм обожает создавать людям ненастоящие образы.

– А он знает, что ты…

– Что я гей? Да, знает. Делает вид, что это неправда.

Малик наклоняет голову и – типичный Малик – рвется в бой.

– Он заставляет тебя притворяться натуралом?!

– Малик! – шиплю я. Ну охренеть. – Нельзя такие вопросы задавать!

– Почему нельзя? Он сам на это намекнул.

– Я не намекнул, я прямо сказал. Да, я должен притворяться натуралом. Майл-Зи – юный обаятельный красавчик, на которого девчонки так и вешаются. И будущая папина дойная корова. Одна из. – Последнюю фразу он произносит, глядя прямо на меня. Верно, я тоже дойная корова его отца. – И никому нельзя знать, что Майлз без буквы «и» ненавидит рэп, увлекается фотографией и абсолютный, стопроцентный гей.

– Чего ты тогда вообще сюда приехал? – спрашивает Сонни.

Майлз подгибает ногу.

– Да потому что я один-единственный раз в жизни решил поступить так, как хочу! А хочу я наконец встретиться с парнем, из-за которого каждый день засиживаюсь до ночи, болтая обо всем и ни о чем, и постоянно улыбаюсь, хотя до сегодняшнего дня не знал, какой он на самом деле милый!

Сонни становится пунцовым.

– Ой.

– Меня достало притворяться таким, каким меня хочет видеть отец, – говорит Майлз. – Оно того не стоит.

Он сейчас сказал?..

– Ты уходишь из рэпа?

Майлз медленно кивает.

– Да, ухожу. Да и приходил ли я в него или это был Майл-Зи?

Тридцать три

Назавтра я продолжаю размышлять над словами Майлза, а мы тем временем подъезжаем к храму Христа.

Мама, поговорив с мистером Куком, похоже, набралась уверенности, и сегодня церковные сплетни ей не страшны. А ведь мы пропустили несколько воскресений. Прихожане вообще любят посплетничать, но сплетни про тех, кто пропускает службу, всегда самые сочные.

Да плевать.

Джей паркуется на щебне во дворике, и мы идем к церкви. За нами шагает Трей под руку с Кайлой. Он уже представил ее Джей как свою девушку. А раз он привел ее в церковь, значит, у них совсем все серьезно: теперь все станут трепаться, что он сегодня пришел не один. Это большой шаг.

В вестибюле толпится, наверно, половина прихожан. Мы обходим их всех и здороваемся, Джей улыбается даже шире обычного. Это негласное правило церкви: если тебя долго не было, надо со всеми поболтать. Мама с братом ему следуют. А я стою рядом и пытаюсь уследить за выражением своего лица.

Жена пастора Элдриджа обнимает нас и причитает, мол, так давно нас не видела, что уже забыла, как мы выглядим. Ей достается скромный косой взгляд. А вот сестра Барнс испытывает мое терпение. Джей желает ей доброго утра, а она отвечает:

– Что, вам теперь не до Творца?

Я открываю рот, чтобы посоветовать ей поцеловать нас в жопу, но Джей быстро встает рядом, вплотную, и незаметно больно щиплет меня за руку.

– Брианна, иди, пожалуйста, сядь, – говорит она. Это на мамском церковном языке значит: «Беги, а то жопу надеру».

Ну и хорошо, сидеть в уголке мне больше нравится. Плюхаюсь на стул с высокой спинкой под портретом пастора Элдриджа. С одной стороны, не понимаю,