Эрзерум, во-первых, потому, что это вне наших границ, во-вторых, он забыл, что должен сообщать мне о каждом своем путешествии. Из этого выйдет, что после первого же случая ему будет назначено место пребывания».

Пушкина крепко держал своими челюстями капкан царских «милостей». Немедленно царь распорядился узнать, кто посмел без его ведома разрешить Пушкину быть в действующей армии при взятии Арзрума…

Обратный путь занял довольно много времени и не обошелся без приключений. При пересечении границы России Пушкин провел несколько дней в противочумном карантине, обязательном, для всех, кто возвращался с турецкой территории.

Прибыв в Тифлис на обратном пути, Пушкин посещает могилу Грибоедова и его вдову, встречается с Н. Н. Роев-ским-младшим, снабдившим его деньгами и ящиком рейнвейна.

Выехав из Тифлиса, по дороге он нагоняет Р. И. Дорохова, и дальше они едут вместе.

Прибыв во Владикавказ, Пушкин находит здесь М. И. Пущина. Он уговаривает Пущина ехать вместе и захватить с собой Дорохова, несмотря на его необузданный нрав. Пущин соглашается, но при условии вести себя прилично, ни с кем не драться и в карты не играть. Об этом и был заключен договор. Для скрепления договора, как нельзя кстати, оказался ящик рейнвейна, подаренного Раевским.

В середине августа друзья приезжают в Пятигорск. Здесь Пушкин и Дорохов нарушают запрет на игру в карты. Одним из партнеров их был офицер Астафьев, которому Пушкин проиграл все свои деньги.

Из Пятигорска они переезжают в Кисловодск продувшимися до копейки. Вели здесь жизнь разгульную, по вечерам играли в карты. Пушкина уговорили полечиться кислыми ваннами, которых он принял в количестве 19.

В начале сентября Пушкин уже в Горячеводске, где ему выдают подорожную: «От Горячих вод до Георгиевска господину чиновнику 10-го класса от казачьих постов, по тракту состоящих давать в конвой по два конно-вооруженных казака без малейшего задержания…» Перед отъездом М. И. Пущин снабжает его деньгами, которые он по пути все и проиграл.

Наконец, 20 сентября Пушкин возвращается в Москву и останавливается, согласно рапорту полицеймейстера Миллера, «…в доме Обера гостинице “Англия”, и за ним учрежден секретный надзор».

В тот же день Пушкин у Гончаровых. Семья сидела за чаепитием. Вдруг из открытой двери в столовую влетает калоша Пушкина, который торопится раздеться.

Все ахают при виде неожиданно влетевшей калоши, и вот входит Пушкин. На нем сюртук. Он, завсегдатай балов и салонов, явился к Гончаровым смущенный и застенчивый. На него устремили свои взгляды все три сестры: Екатерина Николаевна – холодный и неприязненный, Александра Николаевна – будто втайне обиженный, и, наконец, Натали, ради которой он пришел сюда, – непроницаемо спокойный благовоспитанной барышни, даже нисколько не покрасневшей, хотя она уверена, что он пришел сделать ей предложение.

Эта отчужденность не осталась не замеченной Пушкиным, и в поведении его появилась какая-то скованность, неестественность.

Как старшая за столом говорит Екатерина:

– Мы завтракаем, господин Пушкин… налить вам кофе? Садитесь!.. Натали, сходи к мама́, сообщи ей о приезде господина Пушкина.

Натали ушла.

– Благодарю вас, мадемуазель, я только что завтракал… Я хотел бы увидеть вашу маму, говорит Пушкин, садясь…

Войдя в спальню матери, Натали некоторое время не решается сообщить ей о Пушкине. И только когда мать удивленно посмотрела на нее, Натали почти прошептала:

– Мама́! Пришел Пушкин!

– А-а! Пушкин? Он приехал, значит? Что же ему надо?

– Он хочет видеть вас, мама́…

– Ах, так!.. Он в чем одет? Во фраке?

– Кажется, во фраке. Впрочем, я не заметила… Так что же ему сказать?

– Это все глупости! И ты не думай ничего серьезного!

– Я? Я совершенно ничего не думаю, мама́!.. – равнодушным голосом произнесла Натали.

– Я получила такие сведения о нем!.. Тебе незачем это знать. Этому не бывать!

– Что ему сказать, мама́? Что вы больны и не можете его принять?

– Отчего же я не могу его принять? Я вполне могу его принять… здесь, – говорит Наталья Ивановна несколько надменным голосом. – Проси его сюда…

Из спальни матери возвращается Натали и говорит, краснея:

– Господин Пушкин, мама́ просит вас к себе… Она извиняется, что не может выйти сюда.

Пушкин, войдя в спальню, делает от дверей почтительный поклон.

– Здравствуйте, господин Пушкин!.. Александр Сергеевич? Так, кажется, вас зовут?.. Садитесь вот сюда. Ближе ко мне… Вы уж извините, немного приболела, – несколько жалобным голосом Наталья Ивановна завершила свое приглашение.

Пушкин, подойдя к ее постели, целует ей руку и садится на один из стульев.

– Мы вас давно не видели… Вы что-то очень долго пробыли на Кавказе. Вы туда, кажется, отправились еще зимой?

– Нет, сударыня! Я уезжал только пять месяцев назад… Я был в действующей армии графа Паскевича… Был с ним в походе в Турцию… При мне был взят Арзрум… Но там я очень соскучился по России, Москве и больше по той, которую мне бы хотелось… назвать своей невестой…

Произнося последние слова, Пушкин привстал.

– Присядьте, Александр Сергеевич! Присядьте!.. Такой вопрос с ходу не решается… смею заметить, что вы не так уж и молоды, чтобы этого не знать. Вон и морщин сколько на лице уже имеется, наверное, от трудов поэтических… Надо все взвесить с холодным рассудком, а не бросаться очертя голову… Хотя вы, должно быть, и очень состоятельный человек, все-таки…

Пушкин почувствовал иронию в этих последних словах, что несколько взбунтовало его арапскую кровь.

– Я не сказал бы о себе как о состоятельном человека, Наталья Ивановна, но… – несколько сквозь сжатые зубы начал он отвечать.

– Но несостоятельные люди не проигрывают тысячи червонцев сразу, – живо перебила его Наталья Ивановна.

Такая осведомленность о его проигрышах изумила Пушкина.

– Откуда вам это известно?

– От добрых людей, конечно! Откуда еще?! А потом заняли пятьсот червонцев и снова проиграли…

– Я чрезвычайно изумлен! Вам и это известно? Да, действительно, все так и было!.. Признаюсь, что моему самолюбию очень льстит, что вы все-таки интересовались мной, хотя бы для того, чтоб подсчитать мои проигрыши… Поверьте, все это происходило от тоски… А затем. Я не считаю эти проигрыши большими.

– То есть вы хотите сказать, что способны проиграть еще большие суммы? – сказала Наталья Ивановна, в удивлении расширяя глаза.

– Вовсе нет, я хотел сказать, что способен нажить гораздо больше своими сочинениями… – ответил Пушкин.

– Хочу вам заметить, господин Пушкин, что были в действующей армии без разрешения государя. Да, Паскевич вам разрешил, но не император.

Пушкин нетерпеливо машет рукой:

– Это совершенно не важно. Государь меня любит.

– Однако он не любит, когда своевольничают! И он может засадить вас безвыездно снова в деревню, а вы между тем мечтаете о женитьбе на моей дочери.

– Правда, я был в ссылке и в