На изнанке ты остался собой. Жаль только, там, в городе, никто не может больше видеть, как медленно ползет на твоих часах секундная стрелка. Не поспешит на отходящий поезд, не помашет рукой с перрона. Все правильно. Это жизнь. Твоя новая жизнь… Наверное, Нике бы здесь очень понравилось.

Мысленно зачеркнул последние слова. Потом попытался вспомнить, когда вообще ел, и не смог. Но голода не чувствовалось. Похоже, еще одна проблема отпала сама собой. Давно бы так…

Прежде чем закрыть глаза, он обогрел ладонью массивную позолоченную ручку входной двери. Зачем вообще нужны двери, если каждому здесь доступен Полупуть?

Теперь это и твоя новая жизнь, Антон Ландер. Привыкай.

Ветра нет. Ничем не пахнет. И непонятно, удался ли шаг, или он по-прежнему внутри вокзала. По ощущениям – никакой разницы. Даже температура воздуха средняя. Ни жарко, ни холодно. Никак.

Полупуть не подвел. Все белесое, как в тумане. Ни день, ни ночь, опять же, а так – нечто среднее. Холм и пустырь за оградой. Ляхово. И чего о тебе было так много трепотни? Да, яблоневый сад. Вырубленный на лицевой стороне, должно быть, задолго до начала строительства. Еще водонапорная башня – строение шестигранной формы из красного кирпича, возвышающееся на более широком основании. И один-единственный больничный корпус, безнадежно заброшенный в самом городе. Тот самый, в котором нашлась одна из пропавших девушек.

Тишина. Игни ступал по траве, но не слышал звука собственных шагов. Словно под ногами была вата.

Он ожидал, что это место – не Ляхово, а вообще изнанка – окажется более… населенным, что ли. А здесь если и были Есми, то даже они на глаза не попадались. Не говоря уже об остальных. Таких, как Идель, Эш и сам Игни.

Приблизившись к новому, сияющему чистотой стекол зданию, не стал торопиться входить внутрь. Уселся на землю чуть поодаль и решил понаблюдать.

В чем-то должен быть подвох.

Не то чтобы его это сильно волновало. Что бы там ни было, вряд ли оно его убьет. Смерть неживого в мире неживых – это слишком. Даже для второсортного ужастика.

Игни грыз травинку и смотрел на дом. Дом, казалось, тоже смотрел на Игни. Изучал всеми своими окнами.

Даже забавно: там, на лицевой стороне, пустырь загроможден жилыми корпусами. А этот, брошенный, глядит немым укором. Зато здесь он – единственный и прекрасный. Только всем пофигу.

Ему, Игни, в принципе, тоже. Просто надо же о чем-то думать. Желательно, понятном и близком. Как горечь травяного сока во рту или неожиданная пустота изнанки, напоминающая затишье в больничном коридоре во время тихого часа. В смысле все где-то есть, но временно попрятались.

Еще там, на пути между лицевой стороной и изнанкой, он решил: если найдет хоть малейший зазор, крошечную возможность вернуться обратно, то сделает это. А если нет…

Тогда все, что было раньше, так и останется на лицевой стороне города.

Забыть. Выкинуть из головы. Будто и не было.

Теперь он один, как и мечтал. Жив и ни от кого не зависит. Тогда какая разница, что творится вокруг? Люди или Есми? Холод, жара или бессменная комнатная температура? Последнее даже комфортней.

А Ника… Ну, что Ника? Поплачет и забудет.

Все, прекращай. Хватит.

– Привет!

Голос прозвучал совсем близко. И звонко, как в пустой комнате. Не по-уличному. Неестественно.

Игни глянул мельком. И так узнал.

– Привет, Соня.

– А я тебя ждала, – застенчиво призналась та и опустилась рядом на траву. Подоткнула под колени длинный подол из алой ткани в горошек, сцепила пальцы в замок. – Когда здесь появляется кто-то новый, мы сразу чувствуем. А мы с тобой… немного связаны. Я просто хотела поблагодарить. Сейчас мне намного лучше. – Она привычно потянулась к шее в поисках веревки, но тут же отдернула руку.

– Ты и выглядишь лучше. Рад за тебя. – Он непринужденным, братским жестом взъерошил волосы девочке-Есми. Тень улыбки на задумчивом личике. Уже хорошо. – Скажи, здесь всегда так… – Еще и слово не подберешь. «Многолюдно» – мимо, «жизнерадостно» – тоже не в кассу. – Позитивно?

– Это изнанка, – напомнила она строго. – Мы все здесь ненадолго.

– А… – Кажется, он начинал понимать. – То есть некий… перевалочный пункт?

Вместо кивка Соня моргнула.

– Мы слишком привязаны к месту своей смерти. Даже после того как вы, Двоедушники, отправляете нас на изнанку, мы продолжаем по привычке возвращаться туда, где погибли. Нам нужно время, чтобы порвать эту связь. И смириться с разрывом. Только тогда мы сможем уйти окончательно.

– Куда? Еще дальше?

– Я пойму это, когда уйду, – терпеливо объясняла девочка-Есми звенящим голоском. – И ты поймешь, когда настанет время уходить. Жаль только, что там мы не сможем болтать, сидя на траве. Мы вообще не узнаем друг друга. Мы станем другими.

Игни хотел сказать, что он-то как раз не торопится «уходить». Даже сомнительно годная для жизни изнанка с ее туманами и акустикой концертного зала гораздо предпочтительнее еще более сомнительно годного «там». И если у него теплилась надежда как-нибудь свалить отсюда, то оттуда уже точно не вариант.

Все это за секунду пронеслось в голове, чтобы в конечном счете в ней же и остаться. А вслух он произнес:

– Знаешь, что там внутри?

Новенький больничный корпус излучал опасность едва ли не сильнее, чем его руины с лицевой стороны города.

– Сновидение, – уверенно сказала Соня. – Очередное из них.

Еще одной тенью улыбки на ее губах Игни был обязан собственному идиотскому выражению лица.

– Ты помнишь, что видел во снах ты сам, вторая душа?

– Антона Князева, – без запинки ответил он.

– Точно так же, как изнанка города спит и видит сам город, – пояснила Соня. Подхватила юбку, передвинулась ближе. Устроилась напротив. – Ты смотрел на Антона не глазами. Ты вообще не смотрел. Изнанка тоже не смотрит. Она просто знает. Отсюда, – ее пальцы легко коснулись его груди в области сердца, – и вот отсюда, – вспорхнули к виску. Прохладные. Хотелось, чтобы она подольше не убирала руку. Но убрала. – А теперь представь, что именно она узнает в этих снах… Любовь? Надежду? Веру? Да, но гораздо чаще – совсем иное.

«И это иное торчит сейчас в том чертовом доме», – сумрачно додумал Игни. Ну, Идель, шахматная, блин, королева! Дай только вернуться.

– Не ходи туда один, – шепнула Соня, прежде чем сгинуть Полупутем.

Миг – и ее не стало рядом.

– Не пойду, – пообещал Игни.

И пошел.

Пинком распахнул дверь. Приемный покой. Стойка регистратуры. Забранные решетками окна. Дальше.

Широкая лестница. Кафельная плитка на стенах. Уличный туман сквозь стекла наполняет коридоры тоскливой белесой серостью.