Весь этот обман Том взял на себя. Как всегда, он разбил проблемы на составляющие и разобрался с каждой в отдельности. И потом, всякий раз, когда на части распадалась Зоя, всеми силами старался найти решение и для нее.

Голос Фила Коллинза смолк. Том отодвинул чашку и еще раз посмотрел на фотографии Зои и Кейт. Теперь каждый день газеты примутся накалять атмосферу. Он прекрасно понимал, какими они будут – эти три месяца до того дня, когда олимпийские квалификаторы определят, какая из его девочек отправится в Лондон. Покоя ждать не приходится. Или Зоя отколет какую– нибудь глупость, или Кейт не выдержит стресса, или какой-нибудь гад откопает правду про Софи. Если разделить проблему на части, то их получалось две: первая – медийная среда целиком и полностью нацелена на соперничество между Зоей и Кейт; а вторая – у журналюг целых три месяца на то, чтобы раздувать эту тему.

Том положил пятифунтовую купюру под кофейную чашку, не без труда поднялся и принял решение. С прессой он ничего поделать не мог, но можно, пожалуй, сократить время. Он кивнул официанту, прихрамывая, вышел на улицу и позвонил своим девочкам. Одной, а потом другой.

Манчестер, Динсгейт, 301, Битхэм-Тауэр

Когда Зоя закончила разговор, было еще рано. Она положила мобильник на кухонный стол и подошла к окну. Стояло погожее утро. Чуть выше горизонта плыли кучевые облака. Зоя стала смотреть на их тени на улицах. Просветы между тенями были на удивление одинаковы. С такой высоты, на какой находилась она, прослеживались закономерности в том, что внизу казалось просто случайностью. Тучи выстраивались в небе, так же инстинктивно соблюдая дистанцию, как люди в толпе. Облаков было множество, но при этом они никогда не сталкивались. Стройные ряды их теней образовывали пунктирные линии, ползущие по городским крышам.

Зоя прижала ладонь к стеклу, чтобы сохранить равновесие, и стала подниматься на носки и опускаться на всю ступню, тренируя четырехглавые мышцы сначала одной ноги, а потом другой. Том спросил, согласна ли она на гонку с Кейт завтра утром, чтобы все решить по результату этой гонки. Он считал, что так будет лучше, чем три месяца разрываться на части в ожидании формальной квалификации. Зоя сказала «да», не раздумывая, – она всегда соглашалась с Томом.

В центре города, на Принцесс-стрит и вдоль всей Портленд-стрит Зоя искала взглядом рекламные щиты со своим лицом. Если завтра она проиграет, другой рекламной кампании уже не будет – щиты заклеят новой рекламой, хотя на окраинах еще может задержаться несколько сиротских постеров. Последним вылиняет зеленый цвет, а сначала – краски с лица, потом – серебристые кубики льда в стакане, который она держала. Наконец, останутся только ее глаза, полоска зеленой губной помады и ежик зеленых волос, подкрашенных в процессе предпечатной подготовки плаката. Она будет смотреть на серые улицы с белых полинявших постеров.

Зоя поежилась и прогнала от себя этот образ. Такого не может быть! Она в состоянии попрощаться со спортом только с верхней ступени пьедестала почета в Лондоне. Том наверняка подумал, что она готова победить Кейт, иначе не позвал бы ее на гонку. Он знал, что она не так устроена, чтобы пережить медленное увядание.

Она жила только благодаря победам, без них оставались лишь тьма и отчаяние. И так было везде – с тех пор, как она себя помнила. Она родилась в салоне мчавшейся по улицам неотложки после очень быстрых родов, и первым звуком, который она услышала, был вой сирены. Что делать, если ты родился не под каким-то созвездием, а под синими вспышками мигалки? Только бежать впереди своей судьбы. Только считать калории и каждое утро по триста раз отжиматься, превращая собственное тело в свой дом.

В десять месяцев Зоя ползала быстрее остальных ребятишек. Когда требовалось добраться до сухариков или погремушек, она всегда добиралась первой. В одиннадцать она уже, можно сказать, бегала, а другие еще только учились ходить. На детской фотографии малышка Зоя в крошечном платьице мчалась куда-то с такой скоростью, что снимок получился расплывчатым. В два года она бегала, расставив локти, чтобы никто не мог ее обогнать.

Пока ей не исполнилось десять лет, мать где-то находила подержанные велосипеды. На десятый день рождения Зоя сбежала утром по лестнице, а внизу ее ждал первый новенький велик. Он был обернут бумагами: канареечно-желтой и красной со звездочками – одного рулона бы не хватило. Велосипед оказался розовым с белыми шинами и ленточками с блестками на ручках руля, а еще – с корзинкой, куда можно было укладывать куклу. Свою куклу Зоя не очень любила – во всяком случае, не настолько, чтобы катать ее на велосипеде, поэтому она убрала корзинку, чтобы велосипед стал легче. Винты были ослаблены с помощью ножа для чистки моркови, а потом выкручены пальцами. Ленточки с блестками срезаны мамиными маникюрными ножничками. Мальчишки гоняли на великах быстрее, так что долой всякие блестки! Корзинку и ленточки Зоя оставила на полу в кухне, хотя знала, что ей за это влетит. Она подошла к лестнице, позвала своего брата и предложила прокатиться наперегонки.

Адаму было семь с половиной, и он был намного меньше сестры. Когда мать карандашом отмечала их рост на дверном косяке, он вставал на цыпочки, но все равно его метка оказывалась на голову ниже Зоиной. Волосы у них были одинаковые – иссиня-черные и блестящие. Мать стригла их сама, усаживая на трехногий табурет посреди кухни, а они болтали ногами и слушали чарт-шоу на «Радио-1». Сын ты или дочка – значения не имело: стрижка получалась как у Люка Скайуокера в первом фильме «Звездных войн» – том самом,

где Люк странствовал по Галактике, но не встретил никого, кто отвел бы его в сторонку и сказал: «Слушай-ка, Люк, ты либо отрасти длинные волосы и ходи растрепанным, либо постригись как все, а мы полюбуемся на твои красивые скулы». Зое хотелось быть мальчишкой, ее ужасно огорчало, что у Люка это получается плохо. Как бы то ни было, мать ни ее, ни Адама коротко не подстригала, и приходилось довольствоваться прической Скайуокера. Но уж лучше так, как у Люка, чем как у Леи.

Они спали на одной кровати в маленькой комнате под крышей, а когда мать поднималась по приставной лестнице, чтобы их разбудить, она заставала их или спящими в обнимку, с припухшими от сна глазами, или оживленно обсуждавшими сон, приснившийся обоим. Одевала их мать почти одинаково, но волосы Зои украшала заколками-бабочками. Ими Зоя порой закалывала волосы брата, если он ухитрялся обмочиться во сне. Не только цвет волос, но и глаза у Адама были точно такие же, как у Зои, – зеленые, и еще он точно так же, как она, умел исчезать из комнаты, не дав тебе закончить обращенную к нему фразу. Они научились жить быстро и в случае чего набирать скорость, чтобы не влетело. И, конечно же, Зоя позвала брата, когда настало время испытать ее новый велик и скатиться с вершины Черного Холма. Ленточки с блестками все еще валялись на полу в кухне вместе с отстриженными черными прядями – мама подарила Зое на день рождения еще и стрижку. Следовало, конечно, подмести пол, но у Зои не было времени. На такую работу, когда тебе десять, уходит лет двести.

Они жили в маленьком фермерском доме с собственным полем в конце длинной улицы. Отец ушел, когда Зое было четыре, так что всю работу делала мать. Кроме Зои и Адама, у нее была дюжина кур-бентамок и девять овец. У каждой овцы этой породы по четыре рога и дьявольские глаза. Ни дать ни взять – Люциферы в шерстяных свитерах. Смотреть, кроме как на овец, собственно говоря, было не на что, а машин на улицах было мало, поэтому ребята гоняли на великах, где и когда им вздумается. Местная гора именовалась Черным Холмом и была в двести двенадцать футов. С вершины Черного Холма, если взглянуть под определенным углом, можно было увидеть дугу горизонта и осознать, что Земля круглая.