Парень, похожий на Андрея. Евгения Поливанова с лицом Лиды икакая-то загримированная Женька, которая бесконтрольно поднимается на второйэтаж, подходит к двери Майиной квартиры, и… И – полынь, полынь. И Виталий!Чем-то напуганный Виталий, вдруг выпавший из колоды долгих лет забвения, словнокрапленая карта из рукава шулера!

Майя свесилась с кровати, достала из кармана куртки телефон.Набрала номер.

– Андрей? Слушай, это я… Да, привет, не перебивай, слушай!Пойди прямо сейчас…

Она едва успела договорить и сунуть мобильник снова вкарман, как в комнату вошел Олег.

– Маечка, ты что тут затихла? – Он с тревогой поглядел нанее. – Что, опять худо стало?

– Нет, ничего, – прошептала Майя. – Иди ко мне. Давайполежим, немножко отдохнем, чтобы ночью спать не хотелось.

– Давай отдохнем, – кивнул Олег, который вообще очень любилпоспать днем. – Тогда раздевайся?

Майя посмотрела на него снизу вверх:

– Лучше ты меня раздень…

Через дорогу от Лидиного дома, на любимой улице Дунаева,одной из тех, на которой еще оставались старинные, купеческо-мещанские домишки,за заборами в палисадниках цвела, как ошалелая, сирень. И как-то так дружноударило майское тепло, что и сирень распустилась чуть не вся одновременно, не чередуясортов, а враз обрушив на землю разноцветное цветенье: и бледно-сиреневое, илиловое, и тускло-красное, и белоснежное, воистину бурное кипенье своейблагоухающей, тревожной, загадочной красоты.

Лида, которая после телефонного звонка этого Григория никакне могла успокоиться, нарочно пошла на маршрутку не на площадь Свободы,вернулась к оперному театру, чтобы пройти старыми улочками, надышатьсясиреневым запахом. От этого сладкого дурмана сердце заколотилось быстро-быстро,так, что иногда удушье подкатывало к горлу.

«Вот те раз, – с мрачной усмешкой подумала Лида, – хоть быне сделаться аллергиком на сирень, подобно Майе Майданской, которая задыхаетсяот полынного духа».

Вдобавок в маршрутке почему-то как минимум трое пассажировдержали в руках охапки сирени, наломанной в каких-то садах, а может, и вовсе назаповедном Щелковском хуторе, и это сочетание аромата цветов, запаха бензина итеплого ветра, врывавшегося в растворенные окна и лохматившего волосы, привелоЛиду в удивительное состояние. Она была сейчас готова ко всему. На душуснизошло какое-то странное, почти наркотическое спокойствие. Так бывает, когдамы заранее ждем удара от судьбы и готовимся к этому, собираемся с силами, чтобывстретить его во всеоружии, укрепляем дух, чтобы не упасть, даже если окажемсяраненными в самое сердце. Она знала, что получит рану, чувствовала это… но дажеотдаленно не могла вообразить, что же это будет!

Лида до такой степени накрутила себя ожиданием, что у неедаже ноги ослабли, когда она увидела, что около справочного бюро никого нет. Вэтот час в здании вокзала вообще было пустовато: собираться на три основныхпоезда, уходящих в Москву один за другим, пассажирам было еще рано, поэтому взалах ожидания почти не оказалось народу. В очередях к кассам дальнегоследования стояли отчего-то все женщины с детьми да солдатики в форме.Пассажиры пригородных поездов брали билеты и кучковались в другом крыле,поэтому Лида не боялась проглядеть Григория, если он появится. Пройдясьнесколько раз по небольшому кассовому залу и даже поднявшись на всякий случайна второй этаж (а вдруг Григорию вздумалось прогуляться по магазинчикам?), онаснова спустилась, вышла в главный зал и стала под знаменитой вокзальнойлюстрой, напоминающей огромный опрокинутый цветок.

Стала она так, чтобы видеть и вход в вокзал, и двери, черезкоторые можно было пройти к справочному бюро. Теперь Григорий никак не могпройти мимо нее – разве только если бы надумал избежать встречи, которую сам женазначил. И вдруг Лида – малодушно, конечно, но от всей души! – пожелала, чтобытак оно и произошло. Черт с ними, с деньгами, которые Григорий должен Сергею.Пусть заберет их с собой, пусть они принесут ему пользу и помогут продержатьсяпосле тюрьмы. Наверное, это будет только справедливо. Ведь не зря же Сережаоставил деньги Григорию. Может быть, сейчас просто повернуться и уйти отсюда?Придет Григорий или нет, через некоторое время он уедет на своем барнаульскомпоезде и навсегда исчезнет из жизни Лиды – вместе с воспоминаниями, которыепробудил в ней, вместе с тревогами, которые принес, и вместе с тайной, которуюсобирался открыть.

Боже мой, боже мой, да что за страх сжимает сердце? Откудаон взялся? Почему, ну кто может объяснить, почему Лида сейчас все отдала бы зато, чтобы повернуть время вспять, чтобы никогда в жизни не видеть мертвое,спокойное лицо брата, не слышать хрипловатый, щемящий голос в «ракушках»плеера:

И лебеди летели на восход,

И клекот ястребиный в небе таял,

И мчался по реке последний лед —

И я увел тебя из волчьей стаи…

– Это ты – Лида, сестра Сереги? – вдруг раздался за ееспиной тихий голос, который она сразу узнала.

Лида повернулась и какое-то мгновение тупо смотрела впустоту на уровне своего роста. Потом опустила взгляд и так же тупо уставиласьна человека ростом метра полтора, не выше, который смотрел на нее снизу вверх.Сначала почудилось, что она видит перед собой трижды плохо помянутогосантехника из своего ЖЭУ, однако у этого человека были прищуренные, острые иживые глаза совершенно необыкновенного ярко-зеленого цвета. И взгляд их ничемне напоминал взор снулой рыбы, которым напугал Лиду сантехник. Над глазамижили, чудилось, своей отдельной, очень интенсивной жизнью серые – соль сперцем, полуседые – брови. А вглядевшись в лицо Григория, Лида поняла смыслрасхожего выражения: «Изборождено морщинами». Оно и впрямь было покрытоглубокими бороздами и больше напоминало не лицо человека, а морду неизвестногозверька – может, обезьяны, может, лемура какого-нибудь, бог его разберет,однако зверек этот был очень умным, хитрым и… и опасным.

– Хорошая ты девка, – спокойно сказал Григорий, стаскиваякепку и отвешивая Лиде поясной поклон. Голова у него оказалась обритой наголо,но щетинка была тоже седая. – Красивая… Вся в точности как Серега говорил. Вотденьги, возьми. – Он подал Лиде растрепанный газетный сверток, а когда онаиспуганно спрятала руки за спину, прошипел сердито: – Бери, кому говорят! А товон, видишь, ангелы-хранители мои в обе дырки смотрят?

Лида повернулась и увидела двух омоновцев и двухмилиционеров, которые исподлобья наблюдали за ней и Григорием.