class="p1">Православный пластун, вздохнув, без затей перекрестил накрытый столик, и сыр превратился в кусок мела, орехи в речную гальку, масло в грязь, но вино и хлеб остались прежними. Над какими-то вещами не властны чары нечисти, сакральную «кровь и плоть» Христову не подделаешь.

— Внученька, ты уж на рожон-то зазря не лезь. Побереги хлопцев. Храбрые они, слово держат, но по жизни ровно дети неразумные.

— Ой, ну я и не знаю, право, уж как пойдёт…

— Танька!

— Чегось?

— Ты у меня… Смотри-от!

Девушка разулыбалась, крепко обняла деда, пристально взглянула в бесстыжие глаза кривоногого шайтана, сдвинула брови, демонстративно проведя ладонью под горлом, так что Ахметка нервно сглотнул, и выпорхнула из дверей. Два приятеля-студента ждали её, усевшись верхами.

Все трое пустили скакунов в галоп, и хоть господа Барлога с Кочесоковым ещё болтались в сёдлах, но вороной и буланый, словно смилостивившись, старались делать всё, чтобы не выронить своих неумелых всадников. Извилистая горная тропа вела их к той самой Линии…

* * *

Верховный заливал мозг туземным алкоголем. Ануннаки прекрасно знали о свойствах перегонного аппарата, но никогда не использовали полученный спирт для приёма внутрь. Ему находилось десятки других способов применения, от дезинфекции до чистки деталей в тонкой аппаратуре. Однако, неоднократно замечая, как накачиваются водкой аборигены, пришельцы со звёзд тоже, бывало, совершали грех подражания. Надо же понять, каким образом местные жрецы с голубой Тиамат впадали в экстаз, пели, плясали, а потом даже шли на смерть в прекраснейшем расположении духа?

Чёрный Эну задумчиво покачивал в руках сосуд с прозрачной бесцветной жидкостью крепостью ровно в сорок восемь градусов и размышлял вслух:

— Разумеется, они проникли к нам в грозу. Природное явление, которое ранее считалось священным для первобытного сознания. Никто и никогда раньше не мог представить себе, что именно в проливной дождь, под гром и молнии, хоть кто-то из них посмеет сделать шаг через Линию…

Говорить и думать о потерях не хотелось. Владыка прекрасно понимал, что не является доминатом на самой Нибиру, а значит, именно ему придётся давать отчёт о потерях экспедиции. Тем более что сейчас всё складывается не в пользу ануннаков. Хорошо, что хоть алкоголь постепенно успокаивал малоприятное предвкушение неминуемой ответственности…

— С другой стороны, как они воапще… вааще… посмели поднять взгляд в нашу сторону? Оторвать его от грязной… этой… земли под ногами? Они сами говорят — из земли вышли, в землю уйдём! Пральна? Вот так и делайте. Это называется се-гре-га-ция, и-истес-с-снный отбор! Чё вы к нам припёрлись? Чё вам тут н-надо? Мы чё, вам м-мешаем, что ли?!

Верховный поймал себя на том, что слишком часто спотыкается в буквах и при этом зачем-то облизывает губы. Эта мысль показалась ему настолько смешной, что он попробовал дотянуться кончиком языка до собственного носа. Получилось! Эну с наслаждением потыкался в каждую ноздрю, отхлебнул ещё и постарался максимально расслабиться.

— Ф докладе наа… напис… написа… ха-ха, смешное слово… Нада сказать, што их… этих… туземц… а-б-о-ри… уф! Ка-ароче, их были сотни! Тысячи! Многа-а… Но я победил! Ф-фсех! Вышел с двумя ба-зу-ка-ми и… как этта… расхреначил им тут… И чё?! И ф-фсё!

Когда стюарды осторожно отрыли дверь, Чёрный Эну уже спал на полу, в ароматной луже спирта, завернувшись в коврик. Его парадный мундир был мокрым, штаны полуспущены, хвост нервно дёргался, ноздри выдували жёлто-зелёные пузыри, а из уголка рта тянулась длинная непрозрачная слюна.

— Утром он будет очень зол.

— Если не опохмелится.

— Нужно предупредить химиков насчёт алкоголя.

— Да. Выходим тихо, тихо-о…

* * *

…По пути парни наперебой развлекали свою спутницу веселыми рассказами о светлом будущем. Красавица-казачка обладала живым умом, бойким языком и хорошим чувством юмора, поэтому общаться с ней было легко, несмотря на огромную разницу во времени и миропонимании.

Согласитесь, есть какие-то моменты, при которых легко находить точки соприкосновения даже совершенно разным людям. Например, хоть те же анекдоты. Уж онито всегда понятны любому человеку, любой веры, любой эпохи и любой национальности.

В этот раз тон задавала Татьяна:

— Сидят на званом обеде фельдмаршал Суворов с генералом Кутузовым. Подали на стол арбуз. Кутузов ест и тайно свои корки кладёт на тарелку Суворову. А потом как закричит: «Господа, смотрите, каков обжора наш Александр Васильевич! Вон сколько у него корок!» На что Суворов спокойно отвечает: «Господа, нет, вы посмотрите, каков обжора наш Михаил Илларионович! Он даже корки съел!».

Молодые люди не оставались в долгу, хоть и старались подбирать что-то максимально понятное, одновременно слегка подковыривая друг друга. Начал Заурбек, подмигнув подпоручику:

— Если у вас в Калуге принято пропускать женщин, то у нас во Владикавказе принято не пропускать ни одной!

Барлога насупился, а Татьяна уже отбивала подачу:

— Споткнулся как-то Петр Первый на параде, а тут простой солдат за локоть поддержал, не дал ему упасть. Государь его по плечу хлопнул и говорит: «Орёл! Вот тебе рубль серебра за усердие! На что потратишь?» Солдат отвечает: «Водку пить не буду, лучше бабу себе сыщу». — «Ох, шалун! Ну, сыщи, да тока смотри, чтоб здоровая была!» На другой день видит царь того же солдата: «Как дела, служивый, бабу-то сыскал, здоровую?» — «Да уж куда здоровее, государь, едва рубль назад отнял!»

Первокурсник открыл было рот, но на этот раз Вася был быстрее:

— Женился как-то кавказец на москвичке. Говорит ей: «Слюшай, прыготовь хинкали!» — «С чего бы это, за красивые глаза, что ли?» — «Нэт, за целыэ зуби!»

Теперь уже был готов надуться господин Кочесоков, но девушка быстро вставила своё слово:

— Едет полем молодой есаул с казаками. Видит, впереди парнишка гусей пасёт. Решил атаман над ним пошутить: «Эй, парень, а чегой-то ты на меня так похож? Твоя мамка при моём батьке в нашей хате случаем не прислуживала?» Казаки в гогот! А парнишка спокойно так отвечает: «Та ни! То мой батька у вашей мамани конюхом служил!»

В общем, если уж и не обхохотались, то по крайней мере в нужную точку все прибыли с хорошим настроением. Полная тайн и опасностей Линия гостеприимно встретила их легким ветром и разлитым повсюду расплавленным янтарём грядущего заката, когда даже холодные тени приобретают мягкий оттенок золота с медью. Горы кажутся бархатными, птичьи трели сонными, в разноцветном небе вместе с опускающимся солнцем уже восходит прозрачная луна, а потому всё вокруг представляется чуточку мистическим.

В этом сказочном мире невозможны и противоестественны грохот выстрелов, льющаяся кровь, крики боли, насилие над человеком и божественной природой его. Это сложно передать простыми словами,