— Как это «приложил»? Старичку? — удивился Бова.

— Зачем? Старичок ни при чем. Помочь желал Прасковье. Он её лечиться в Китай приглашал. Обещал, обязательно вылечит. А этот козел приглашение не перевел. Я, говорит, приглашение частных лиц переводить не уполномочен. Ну, я и…

— Прошу эту версию всерьез не воспринимать. По причине неадекватности высказавшего её субъекта, — возмутился Федор Николаевич.

— Во загнул! Правду говорят — дурак завяжет, что и умный не развяжет.

— Ничего я не завязывал, — возмутился проснувшийся Ленчик.

— Это он про себя, — успокоил Ленчика Федор Николаевич.

— У нас здесь тоже, если что не так, в рубашки завязывали, — внесла свою лепту в разговор забытая было «покойница».

— Кого завязывали? — спросил напрочь выбитый из своей привычной колеи всезнающего и всё понимающего парапсихолога Бова.

— Кто под руку попадет, — объяснила Женщина.

— Сумасшедших, что ли? — не врубался Бова.

— Шурик из восьмой палаты всё время в рубашке находился. А как все поуехали, совсем смирный оказался. На двор только не выходил, боялся — назад не пустят, — объяснила Женщина.

— Ему что, назад хотелось? — удивился Бова.

— Всем хотелось. Так хорошо жить стали. Вольно. Мука только быстро закончилась.

— Тоже удивительный фактический материал, — подхватил её рассказ Федор Николаевич. — Имел возможность наблюдать, можно сказать, вплотную. Почти месяц без медицинского и обслуживающего персонала проживали. Один отец Дмитрий приходил. Крупу приносил и о Боге рассказывал.

— Им что Бог, что пирог, — проворчал Вениамин. — Из старого ума выжили, нового не нажили.

— Бога они очень даже понимали, — не согласился отец Дмитрий.

— Как? Как понимали? — спросил Зотов.

— Как дети. Одни со страхом, другие с любовью.

— Я его сколь разов тут видела, — улыбнулась Женщина.

— Кого?

— Так Бога. Вон там вот притулится и жалостливо так глядит.

— Катерина, может, ты взаправду померла? — на полном серьезе заинтересовался Вениамин.

— Кто его знает, может, и померла.

— Прямо вот так вот и видела? — спросил Бова.

— Как тебя.

— Это… В каком виде являлся? — продолжал тот расспрашивать.

— На главного врача похож маленько. Во всем белом. Лысина маленько. Глаза до-о-обрые.

— Говорил что-нибудь? — всё больше заинтересовывался Бова.

— Чего ему с нами говорить? Чего мы понимаем? Иногда вот так вот пальцем построжится, а глаза всё одно — до-о-обрые.

— Я сам брехать горазд, но с Богом ещё ни разу делов не имел, — позавидовал Вениамин.

— Каждому дано, но не каждый сподобится, — попробовал было объяснить отец Дмитрий.

— Не понял, — попросил объяснить Бова.

— Бог с каждым, не каждый с Богом.

— А как грехи перед смертью отпускают? Всем или за особую плату? — спросил у батюшки Зотов.

— Плата одна — в грехах покаяться без утайки, причастие с благодарностью принять. И ждать без ропота, когда окончательный срок подступит.

— Грехи все вспоминать, или самые-самые? — продолжал расспрашивать Зотов.

— Какие вспомнятся, самые и будут.

— А если такие, что и вспоминать неохота?

— Добровольное признание смягчает вину. У Бога всё, как у людей, — вмешался в их разговор Бова.

— Хочу покаяться в грехах. Можно? — недовольно поморщившись в сторону Бовы, спросил Зотов у священника.

Тому не дал ответить Вениамин:

— Можно-то можно, да больно сложно. Это я не про вас, про себя. Начну, к примеру, по статье «возлюби ближнего своего» перечислять, придется батюшке до утра выслушивать. Да и остального чего немало наберется. По одному только вопросу полная амнистия выйдет — «не убий!». Чего не было, того не было.

— Примите мою исповедь, отец Дмитрий? — настаивал Зотов.

— Приходите утром в храм, когда и вы, и я в надлежащем виде будем находиться.

— А если, скажем, умираю? Или умру в ближайшее время? Тогда как?

— Не можете вы такого знать. И никто не может.

— А если знаю?

— Значит, грех страшный задумали и меня в помощники зовете.

— Не желаете, значит, помочь?

— Даже помыслить об этом не советую.

— Придется помирать без покаяния.

Снова развернулся вместе с креслом к портрету предполагаемой матери, долго смотрел на него, потом негромко произнес:

— Она умерла, когда ей было столько же, сколько мне сейчас.

Бове весьма не понравилась его реплика.

— Она была больна, а ты здоров как бык, — немедленно откликнулся он на испугавшие его размышления Зотова.

— Бык в инвалидной коляске, — хмыкнул Зотов. — Странные у тебя представления о здоровье, Бова.

— Не придирайся к частностям. Давай лучше выпьем и прекратим эти дурацкие разговоры о грехах и смерти. Ещё не вечер.

— Не вечер — ночь, — не согласился Зотов. — Дождь, кажется, перестал.

— Извини. Ночь, вечер, день, утро, был дождь, нет дождя… — бормотал Бова, разливая коньяк по стаканам. — Короче говоря — жизнь. И она продолжается.

Он взял стакан, намереваясь передать его Зотову.

— Ошибаешься, — не поворачиваясь сказал Зотов. — Пора, кажется, ей заканчиваться.

И сразу же раздался выстрел.

Не доехали

Машину то и дело заносило на утопающей в грязи проселочной дороге. Николай уже не раз пожалел, что психанул как мальчишка, сорвался с места, не договорил то, что собирался высказать, к чему тщательно готовился несколько дней, старательно подбирая доводы, отыскивая и подготавливая возражения на возможные возражения, чтобы вычленить наконец единственную возможность спокойно и цивилизованно доказать спятившему, как он считал, на пустом месте Сергею Зотову, что его идея не только отыскать своих вероятных родителей, но и вложить почти все свободные деньги в возрождение абсолютно невозрождаемого прошлого, чревато весьма разорительными для их производства последствиями. О том, что ко всему прочему для него лично это напрочь закрывало возможную перспективу вырваться наконец-то из затхлого, загнивающего, как он считал, местного областного пространства и завести собственное дело, выходящее за пределы «погибающей» России, он, естественно, пока сообщать не собирался. Но именно это было для него самым главным, подвигающим на все те усилия, которые он предпринимал в последнее время.

Ещё раз сверившись с маршрутизатором, он резко затормозил на какой-то развилке и повернулся к забившейся в угол на заднем сиденье Ольге.

— Ты действительно решила уйти от него?

Ольга молчала.

— Мне это надо знать достоверно, а не так, как это часто у тебя бывает — то ли да, то ли нет. От этого сейчас очень многое зависит.

— К тебе я возвращаться не собираюсь, — выдавила наконец Ольга.

— Я не об этом. Если то ли да, то ли нет, не исключено, что он ещё одумается. Мне кажется, он тебя все-таки любит.

Ольга не то скептически хмыкнула, не то всхлипнула.

— Но если действительно ушла, то не исключено, что он действительно останется в этих руинах навсегда. И тогда и тебе, и мне лучше держаться от него подальше.

— Почему?

— Потому, что есть люди, которым все это может очень и очень не