по заказу? Любить за деньги. А ведь ты меня не любишь, Бова. Не любишь.

— Если начну возражать, это будет выглядеть смешно. И вообще — при чем тут любовь? Я тебя уважаю. По-моему вполне достаточно для деловых отношений.

— Вполне, — согласился Зотов. — Для деловых.

— Не нравится — расторгай договор.

— Не лезь в бутылку. Куда ты пойдешь?

— Меня, между прочим, приглашают на телевидение. Астрологические прогнозы и погода. Кстати, мой прогноз на сегодняшний день… — посмотрел на часы — то есть уже вчерашний, был исключительно неблагоприятным. Я тебя, между прочим, предупреждал.

— Ты про погоду или про все остальное?

— И погоду, и всё остальное.

— На прогнозы ты мастак, — согласился Зотов. — Но книгу все-таки закончи. Опиши всё, что здесь произошло. Опишешь?

— Если честно, серьезно подумаю.

— Не надо думать. Без последнего эпизода всё остальное не будет иметь смысла. Запоминай. Отец Дмитрий не захотел принять мою исповедь, потому что я не должен исповедоваться перед всеми, а только перед ним.

— Перед Богом, — возразил отец Дмитрий.

— Давай скажу все-таки, — неожиданно вмешался Вениамин.

— После, отец, после… Значит, так… Мне надоело жить. Нет, не так. Не вижу смысла? Смешно. При чем тут смысл?

— Совершенно ни при чем, — не промолчал Бова.

— Когда этот чайник в меня стрелял, вот тогда мне действительно хотелось жить. До поросячьего визга хотелось. Тогда все и началось.

— Что?

— Нет, не тогда. Я ещё мальчишкой решил — детдомовцем не буду. Детдомовец никому не нужен, он ошибка. Я не хотел быть ошибкой. Это мой первый грех, отец Дмитрий. Не подставил другую щеку, не смирился. Обид не спускал, научился драться и ненавидеть. Мне нравилось ненавидеть. Придавало силы. Хотел быть сильным и стал. Это мой второй грех. Третий грех… На каждом шагу видел — любовь всегда оборачивается обманом или скукой. В выигрыше оказывается тот, кто с самого начала ни в какую любовь не верил.

— Если ты её не любил, то ты просто скотина! — взорвался Бова.

— Пусть это будет ещё один мой грех. Не умел и не умею любить. Как, отец Дмитрий, простится?

— Раз считаете себя неправым, возможно, простится.

— Покаяться надо? А я вот не каюсь. Меня никто не любил, почему я должен? Грех? Да, грех! Вынужденный. Жизнь заставила. Примеров положительных не было.

— Да не слушайте вы его! — закричал Бова. — Он застрелиться хочет потому, что она ушла. Я видел твои глаза, когда ты ей вслед смотрел! А до этого она на тебя смотрела. Как она на тебя смотрела! Шеф, ты элементарный дурак. Проси у неё прощения, и она бегом прибежит.

— По статистике, сейчас в детских домах десятки тысяч, — неизвестно к чему вставил Федор Николаевич.

— На час ума не станет, навек дураком прослывешь, — то ли про себя, то ли про кого-то другого заявил внимательно вникавший в каждое слово разговора Вениамин.

— Сам дурак, — обиделся на него Ленчик.

— Я тоже из детдома, — неожиданно признался отец Дмитрий. — И тоже, кажется, не умею.

— Чего не умеете? — спросил Зотов.

— Любить.

— Успокаиваете?

— Я тоже не умею, — присоединился Бова. — Вернее, меня не умеют. Что мне теперь, вешаться из-за этого? Стреляться?

— Вы меня не так поняли, — решил объяснить свои слова отец Дмитрий. — Пастырю следует ко всем одинаково — с любовью. К счастливому и несчастному, доброму и злому, умному и не очень. Не получается.

— Всех любить — никакой любилки не хватит, — в своем привычном репертуаре, но почему-то очень грустно прокомментировал услышанное Вениамин.

— Бог всех любит, — неожиданно встряла в разговор Женщина.

— Неправда! — не согласился с ней Бова. — Имеются исключения. Одно из них перед вами — я! Он прав, — показал на Зотова. — Писать по заказу — элементарная проституция. Нет, вкалываю я по-честному. Мне даже интересно стало — сильный человек, сам себя сделал, начал с нуля… Потом все эти обстоятельства — покушение, поиск матери, жена друга… В финале самоубийство в бывшем сумасшедшем доме. Бестселлер. Стреляйся, шеф, стреляйся. Я красиво опишу, как всё это происходило. Труп в инвалидной коляске, отец Дмитрий читает заупокойную молитву. Местный Нестор-летописец потом занесет в анналы появление очередного вестника, чье появление предвещает… Да, а что сейчас-то предвещает? Раньше — революцию, коллективизацию, репрессии, войну. А сейчас? Это первый вопрос. Второй вопрос — кто вестник. Не считать же вестниками деревенских придурков, гоняющих на мотоциклах по местному бездорожью? Это несерьезно.

— Зачем вы так? — упрекнул его отец Дмитрий. — Ему и без того плохо.

— А мне хорошо? — закричал Бова. — А вам? А ему? Ей? Кому сейчас хорошо?

— Не то беда, что во ржи лебеда, а то беды, что ни ржи, ни лебеды, — опять вроде бы невпопад вмешался Вениамин.

— У Юрки Кошкина тоже пистолет есть, — задумчиво проинформировал собравшихся Ленчик. — А у Мирона ружье. Он из него у Мотовилихи собаку убил.

— Ни ржи, ни лебеды… — подвел итог неизвестно чему Зотов.

Перекрестившись на входную дверь, отец Дмитрий стал негромко читать молитву:

— Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и не в ведении, яже во дни и в нощи, яже в уме и в помышлении… Посреде хождим сетей многих, избави нас от них и спаси, Блаже, яко Человеколюбец. Стенания от сердца приносим, душ наших скверну очищающи…

— У кого душа, у того ни шиша, — перебил его Вениамин. — А будет шиш, с три короба наговоришь. Все-таки скажу… Ни хрена вы все не знаете.

— Ты, что ль, знаешь? — по привычке прикрикнул Федор Николаевич.

— Знаю, — уверенно заявил Вениамин.

— Всё знают только кретины и Буратины, — ёрничая, заявил Бова. — Во… У тебя заразился. Выпьем, старик! Выпьем за упокой души моего теперь уже бывшего шефа. Думаешь, он хотел превратить этот сумасшедший дом в санаторий европейского типа с номерами люкс, лечебными грязями и красавицами массажистками? Ни фига! Нет, хотел, конечно, но это была так, химера. Даже у него нет таких денег. Он просто хотел найти свое место на земле, хотел быть нужным кому-то — мне, вам, ей. Даже тем, кто его заказал. Что же имеем в результате? Добро наказуемо! К сожалению, это закон нашего прекрасного яростного мира. Оказалось, что он никому не нужен. Ни-ко-му! Во всяком случае, он так думает. Стреляйся, шеф! Вполне логичное завершение жизненного пути человека, который задумал сотворить доброе дело. Как начал его брошенным и никому ненужным, так и закончишь. Отец Дмитрий, отпустите ему грехи, и пусть катится к своей неизвестной матери.

— Хочешь меня разозлить, психолог хренов? — неожиданно улыбнулся Зотов.

— Хочу, чтобы ты реально смотрел на окружающую нас