9 апреля. Пятница. Утром осматривал Николаевский военный госпиталь, в котором не бывал уже несколько лет. Главной целью моего посещения было сообразить, как приспособить верхний этаж госпиталя к предположенному перемещению туда женских курсов из клинического госпиталя. Перемещение это признано необходимым для того, чтобы завести более порядка на женских курсах и устранить нарекания по поводу сближения слушательниц с академическими студентами.

В 1½ часа был у великой княгини Марии Александровны с полковниками Штубендорфом и Жилинским. Первый объяснял ее высочеству устройство голубиной почты, а второй – работы по нивелировке и осушению Припятских болот. Молодая герцогиня Эдинбургская выслушала эти объяснения с большим вниманием и любезностью.

10 апреля. Суббота. Я нашел государя озабоченным более обыкновенного вчерашней телеграммой из Константинополя от посла Игнатьева о том, что в диване взяла верх партия воинственная и решено объявить войну Черногории. Если это справедливо, то, по-видимому, турки ставят последнюю свою карту; надобно полагать, что нападение их на черногорцев будет сигналом войны для Сербии, а может быть, и Дунайских княжеств и Болгарии. Европа не может остаться равнодушной зрительницей этого общего кровопролития и предоставить случаю будущие судьбы Балканского полуострова.

Вместе с тем посол наш в Берлине Убри сообщает, что день, назначенный по маршруту государя для приезда в Берлин, очень неудобен для берлинцев: это церковный праздник, который проводится обыкновенно в молитве и уединении. Государь сказал, что, быть может, изменит день отъезда своего, назначив его ранее или позже 25-го числа. Я воспользовался случаем, чтобы отпроситься в отпуск, сначала за границу, а потом в Крым, на всё время отсутствия государя. На это он сказал мне, что «согласен, разумеется, если только политические обстоятельства не воспрепятствуют».

После доклада ездил поздравить великого князя Владимира Александровича.

13 апреля. Вторник. Известия из Константинополя о воинственных решениях Порты оказались преувеличенными; последние известия успокоительнее, хотя все-таки мало еще вероятия, чтобы дела в Турции уладились мирным путем. Ожидают приезда государя в Берлин, чтобы рассечь гордиев узел; но, к сожалению, отъезд его не только не ускорен, но даже замедлен на два дня и назначен на 27-е число. Эта перемена заставляет и меня выехать за границу несколько позже, чем я рассчитывал.

При докладе моем государь объявил свое решение по спорному вопросу о штыках. Он давно уже склонился к мнению герцога Георга Мекленбург-Стрелицкого, чтобы в пехоте нашей, по примеру прусской, был принят вместо нашего прекрасного трехгранного штыка немецкий тесак-штык (sabre-bayonette) и стрельба производилась без примкнутого штыка. Великий же князь Николай Николаевич и почти весь генералитет (за исключением стрелковых) отстаивали наш штык и стрельбу с примкнутым штыком. Я был того же мнения и старался, по возможности, отклонить государя от предположенного изменения.

По настоянию герцога вопрос этот был снова возбужден в последнее время и по моему предложению подвергнут обсуждению в многочисленном собрании компетентных военных лиц под председательством великого князя Николая Николаевича. Участвовали в этом совещании и наследник цесаревич, и великий князь Владимир Александрович. Вопрос был решен почти единогласно в пользу стрельбы с примкнутым штыком. Только два стрелковых генерала и великий князь Владимир Александрович подали отдельное мнение. Наследник, склонявшийся прежде на их сторону, отступился от этого мнения, убедившись доводами большинства.

Все протоколы совещания, с приложением отдельных записок, были представлены мною государю, который принял среднее решение, приказав ввести новые штыки-тесаки и стрельбу без примкнутых штыков только в стрелковых батальонах и в гвардии; во всей же армии – оставить всё по-прежнему. Таким образом, является новое усложнение, новая пестрота; опять отсутствие единства и единообразия, столь важных в деле организации и образования войск. Тем не менее решение это все-таки предпочитаю тому, которого опасался и к которому государь заметно склонялся до сего времени.

Сегодня полковой праздник Лейб-Гренадерского полка. Я уклонился от парада под предлогом двух заседаний – Комитета министров и Польского (в последнем я председательствую), но должен был явиться на обычный в дни полковых праздников парадный обед во дворце.

15 апреля. Четверг. Вчера государь смотрел на дворцовой площадке молодых солдат гвардии, поступивших в последний призыв. Новобранцы возбуждают общее удивление: так скоро они принимают солдатскую осанку и усваивают строевое образование.

Сегодня при докладе государь прочел две полученные вчера от посла нашего в Вене телеграммы. Он сообщает о новом предложении Андраши относительно условий замирения Герцеговины и Боснии. Предложение это не имеет никакого практического значения, и если б турки согласились, то оно осталось бы мертвой буквой. В таком смысле заготовлена ответная депеша от государственного канцлера. Видно, в Вене очень легко смотрят на настоящее положение дел и не видят еще необходимости обратиться к более радикальным мерам лечения больного.

После доклада заехал я к князю Горчакову, чтобы узнать подробнее настоящее положение дел. Застал его одного и просидел у него часа полтора; разговор был весьма интересный. Князь Горчаков вошел в самые откровенные объяснения своих соображений относительно программы предстоящих совещаний в Берлине и дал мне прочесть секретную записку, составленную им по этому предмету для государя. В этой записке он разбирает различные предположения для дальнейшего направления дела, сознавая важность настоящего момента для решения судьбы Турецкой империи в Европе. Государственный канцлер рассчитывает на безусловную поддержку нашей политики со стороны Пруссии; графу Шувалову поручено было, при проезде его через Берлин на обратном пути в Англию, выразить князю Бисмарку благодарность за его открытое положительное заявление готовности Германии идти заодно с Россией, даже служить ей всей своей армией в случае надобности.

Продолжительные дружеские беседы Бисмарка с графом Шуваловым в оба проезда последнего через Берлин возбудили ревность в нашем после при берлинском дворе. Убри написал князю Горчакову, что чувствует себя оскорбленным, так как Бисмарк не удостаивает его почти никогда прямых объяснений, тогда как с графом Шуваловым проводит целые вечера в конфиденциальных беседах обо всех вопросах современной политики. Убри просит увольнения от должности. Князь Горчаков в ответе своем, весьма ловко редактированном, старался успокоить посла и считает дело улаженным.

Князь Горчаков не в первый раз рассказывает мне о своих разговорах с императрицей, которая ставит его в неприятное положение, говоря с упреком о нашей примирительной и сговорчивой политике. Но государь твердо держится этого направления и не поддается женским влияниям. Князь Горчаков рассказал мне несколько очень характерных анекдотов о государе и о некоторых своих с ним столкновениях. У государя часто проявляется прекрасная черта характера: он великодушно делает уступки, жертвуя своим самолюбием, когда признает это нужным для пользы государственного дела. У него много мягкости и гибкости в характере и образе действий. Я вспомнил 1873 год, когда сам имел случай испытать это лично на себе.