раз вздрогнула. И по бледным щекам побежали дорожки из слез.

Для меня это было как удар под дых. Внутри все сжалось, а неспокойная штуковина за ребрами попросилась на выход.

— Девочка моя.

Не в силах терпеть эту пытку, я сжал Леру в объятиях и принялся гладить по спине, как маленькую.

— Ты должен был сказать мне! — Она дернулась. Не так, как в прежние наши встречи. Слабо. Словно сама не хотела вырываться. — Ты должен был рассказать о той моей подписи. Я не помню, как подписала то распоряжение. Вообще не представляю, как могла совершить такую ошибку. Я... ненавижу себя...

— Тш-ш... — Я прижал Леру к себе еще сильнее.

— Ненавижу свои руки. Ненавижу глаза. Как я могла просмотреть?! Как...

— Ты была просто растерянной девочкой, на которую свалилась слишком большая ответственность.

— Это не оправдание.

— Это прошлое.

— О котором я ничего не знала... Винила тебя. А ты...

— И кто меня сдал?

Раньше думал, что убью любого, кто откроет ей правду, а сейчас самому легче стало. Гора упала с плеч.

Я понимал, как Лере больно от правды. Видел эту боль. Но никакая правда больше не стоила того, чтобы снова потерять мою девчонку... или отдать другому.

— Какая разница кто? — вырвалось у Леры со всхлипом. — Почему?.. Почему ты смолчал?..

Она больше не сопротивлялась. Стояла рядом, как неживая. Позволяла сжимать себя. И лишь слезы текли все быстрее.

— А ты не знаешь? — Я мягко поцеловал ее в один уголок губ. Потом в другой.

Сладкая моя. И соленая. Как карамель.

— Лаевский, ты одна сплошная загадка. Я столько лет голову ломаю над разгадкой. И все впустую.

— А ты не ломай больше.

Аккуратно, как с хрустальной, я снял с Леры пальто. Развязал шелковый шарф и вновь притянул ее к себе.

— Научишь?

Подпухшие губы замерли напротив моих. Манящие, как самое сильное искушение. Алые от слез. И безумно любимые.

— Клянусь. — Я бережно раздвинул их своими губами. — Ты только снова верь.

* * *

Целовать женщину и целовать свою женщину — разница как небо и земля.

Мозг закоротило от одного прикосновения. Вмиг вспомнил, какая Лера у меня вкусная, нежная и особенная. Как с ней нужно быть осторожным. Как важно снова приручить, чтобы раскрылась. Сдержаться, чтобы сдалась.

Баловать лаской. Терпением. Поцелуями до всхлипов. Пальцами по коже до жара.

Долго.

Не замечая отупляющую боль в паху.

До ее первого стона. Слабого. Испуганного.

Ни от кого так не вело. Никогда! С прежними словно не близость была, а суррогат. Чистая физиология без электричества по всему телу. Без жжения за грудиной. Без пульсирующей у виска мысли: «Она!»

Девочка моя. Хрупкая. Несмелая. Даже после откровения как перепуганный мышонок.

Не было другой такой на свете. Штучная.

От каждого ее движения навстречу, от каждого стона я как с того света возвращался.

Дышал иначе.

Хотел больше.

Казалось, даже сердце билось по-другому.

Как только протянул столько лет и дней без нее? Без своей девочки. Как поверил, что вообще смогу существовать где-то параллельно?

Все демоны на душе проснулись от радости. Всем сразу захотелось взять свое. Не размениваясь на метры до кровати, распластать прямо здесь в коридоре. Брать... Чтобы охрипла и ослабла. Чтобы припечаталась ко мне намертво. Каждой клеточкой стала моей. Пропиталась всеми желаниями и близостью.

Забыла других. Стерла из прошлого и настоящего чужие лица.

Крышу рвало в щепу.

Ума не приложу, как сдержался и не порвал оставшиеся на Лере тряпки.

Руки вслепую шарили по телу.

Трогали.

Стискивали.

Распутывали узлы и расстегивали петли.

Сминая сопротивление, тянули вниз ткань. И укрывали пальцами вместо одежды самое сокровенное.

Не желание это было, а чистая одержимость.

Ничего за пять лет из души не вытравилось. Как тогда не мог сопротивляться этой тяге, так и сейчас не получалось.

Ладони жгло от холода кожи. Атласной. Нежной. Чувствительной.

Мышцы скручивало от напряжения.

— Девочка моя совершенная, — как в бреду, нес я какую-то чушь.

— Господи, как я по тебе соскучился. — Губами вслепую изучал изгибы. Более крутые, чем раньше. Убийственно женственные.

— Нереальная. Сладкая. — Шалел от запаха.

Наверное, не нужно было так спешить. Я и не планировал. Хотел цветами, ресторанами, поцелуями возвращать себе свою Леру.

Честно собирался хоть раз устроить своей девочке настоящий конфетно-букетный период.

Как последний идиот, каждое утро посылал новые цветы. Знал, что не примет. Но ждал смирения. Привычки для начала.

А теперь все в тартарары летело. Невозможно было устоять.

Эти ее слезы...

Это отчаяние...

Хотелось стереть все плохое из мыслей и из памяти. Наполнить хорошим. Заполнить...

Присвоить ее.

Вернуть.

Выжечь из прошлого все пять лет и тот дурацкий вечер, когда я принес документы на развод. Чтобы снова увидеть радость от встречи. Сказать не «Прощай», а «Привет». Унести в спальню и расплатиться за все одинокие ночи.

Долго.

Жарко.

Как любит.

Как я люблю.

— Не было и дня, чтобы я о тебе не думал. — Признаваться получалось легко.

Крышу уже не рвало... Она летела в пропасть. А вместе с ней летела и вся осторожность. Как мусор. Лишнее. То, что нам больше не понадобится.

— Я словно в первый раз.

Леру трясло. Она упиралась ладонями мне в грудь. Отталкивала, а потом гладила. Жадно, словно одного этого достаточно для счастья.

— Первый тоже был со мной. Это не страшно. Помнишь?

Я перехватывал ее ладони. Целовал во