— У тебя нет шансов испортить мне аппетит. Во-первых, я очень голодная. Дико голодная. А во-вторых, тосты из французского ресторана... с джемом от шефа... — Я облизала пальцы и взглядом указала на маленькую пузатую баночку. — Ты извращенец. Но это безумно вкусно!

— Рад, что получилось тебя удивить.

Этот гений наконец понял мои намеки и принялся за подготовку следующего тоста.

— Так что с Филиппом? Тебе удалось что-то узнать?

— Сразу скажу: тебе это не понравится.

Даже намек на веселость слетел с лица Никиты. Сейчас рядом со мной оказался бывший адвокат Лаевский. Тот самый, который одним своим видом наводил ужас на акционеров банка.

— Ты только не запугивай еще сильнее. Лучше скажи как есть.

— Хорошо. — Никита сам вручил мне тост и начал: — Фурнье — настоящий профессионал в своем деле. Он действительно разбирается во всей этой благотворительности. И даже раз в пару лет делает щедрые пожертвования. Все это всегда проводится под вспышки фотокамер, с максимальной оглаской и помпой.

На миг задумавшись, Никита замолчал. Но потом горько усмехнулся и продолжил.

— Но такие акции скорее исключение из правил. Чаще все наоборот. Чинно, важно, с огромным списком участников, чьи фамилии звучат гораздо громче, чем у самого Фурнье. И с нулевым выхлопом.

— Как это? — Я не поняла.

— Примерно так, как происходит сейчас. Только в случае с твоим фондом ставки на порядок выше обычных.

— Выхлоп — это оборудование для больниц? Ты это имел в виду?

— Сегодня я говорил тебе, что ты очень умная? — Никита, убрав крошку с моей губы, нежно поцеловал.

— Вчера говорил. Сегодня пока нет. — Земля под ногами плавно качнулась.

— Надо исправляться! — Он поцеловал еще раз. — Ты умная. Очень умная. И совершенно права. Все грандиозные проекты Фурнье заканчивались одинаково. Ни одна из больниц так и не получила никакого оборудования.

— Но... Как? Я сама составляла списки.

— Верю.

— Сама проверяла наличие оборудования у поставщиков. Причем именно тех поставщиков, которых требовала больница!

— Верю. Они даже могли показать тебе склады, забитые нужным товаром. Что угодно, только переведи деньги!

— А потом...

— Потом все исчезнет. И склады, и поставщики. Они перестанут выходить на связь. В их офисе окажутся новые арендаторы. А судебные тяжбы затянутся на годы.

— Но ведь наш фонд не первый. Информация просочилась бы в сеть.

Я отставила кружку и принялась наворачивать круги вокруг кухонного островка.

В этот раз Никита не мешал и ничего не подсказывал.

— Больницы! — вдруг воскликнула я. — Заведующие отделениями обязаны были поднять шум. Им нужно это оборудование. Они его ждут.

— Ты правильно мыслишь. — Никита спокойно, будто это самое главное дело на свете, подал мне третий тост и поднес к губам чашку с кофе. — Только здесь та же проблема, как и с поставщиками.

— На что ты намекаешь?

— Во всех больницах, которым помогал Фурнье, через год или полтора менялись заведующие отделениями. Нет, их никто не увольнял. Они увольнялись сами. Кто-то уходил на пенсию и покупал домик на берегу моря. Кто-то открывал частные клиники. После их увольнений уголовные дела спускались на тормозах, а названия поставщиков забывались. Очень простая и удобная схема. Вор забыт. Потерпевший не в накладе. И только банк, ответственный за перечисление средств, может случайно что-то обнаружить и помешать афере.

Глава 26

Никита

После признаний и ночи вместе Леру не хотелось отпускать от себя ни на миг. Несмотря на годы порознь, моя девочка осталась только моей. Я даже мечтать не мог о таком подарке, а тут... Как джекпот сорвал. Нет, лучше — в рай попал при жизни.

Вся она была сплошным чудом. Даром мне с самой первой встречи. Красивая, чистая, горячая, моя идеальная.

Так бы и дышал ею.

Смотрел бы только на нее.

Плюнув на работу, днями кормил бы Леру тостами. Водил по ресторанам. И учился дарить цветы. Не через службу доставки, а лично. Чтобы видеть, как вспыхивают глаза, а нежные щеки покрываются румянцем.

От Леры и в ее двадцать два тормоза нередко отказывали. А сейчас их вообще словно не стало. Была лишь она. Отзывчивая в моей кровати. Жадная в своей страсти. Верящая каждому слову, словно я никогда не врал и не бросал ее одну, беременную, без объяснений и причин.

Собственному счастью поверить было сложно.

Моргать порой опасался.

Как в первый раз с ней, постоянно сдерживался. Напоминал себе, что нужно беречь мою девочку, баловать. Выпускать хоть иногда из объятий. И целовать до беспамятства. Чтобы забывала о прошлом и не думала ни о какой вине.

Я бредил Лерой наяву.

Даже домой отпускать не хотел. Даже на день — чтобы собрала вещи и уже вечером вернулась ко мне. Если бы не следователь с его срочными вопросами, лично повез бы Леру за вещами.

Хотелось забрать ее насовсем. Со всей женской мелочью, которая может удержать. Со всеми важными документами и, если совсем иначе никак — со старым маразматиком СанСанычем.

Чтобы не было больше никаких перелетов и марафонов по выходным. Не было Гамбурга, Питера, кучерявых баранов с ней рядом и ночей вдали друг от друга.

Молодая, Лера веревки из меня вила. А взрослая — сама не заметила, как привязала канатами к своему каблуку. Я весь был в морских узлах. Весь был ее с потрохами.

Даже одного дня без нее казалось много.

Отпускал — как от себя отрывал. Всей охране, которую еще в Питере к Лере приставил, дал команду «фас» и запретил расслабляться, пока не вернут мне мое счастье в целости и сохранности.

Накрутил всех! Лично отвез Леру в аэропорт и,