компанию. Больной не дал посадить его в карету, но на коне вместе с Ягайлло выехал из замка. Княгиня ехала тут же в карете.

Едва проехав маленький кусочек дороги, князь от боли и усталости так ослаб, что люди должны были снять его с коня и поместить рядом с женой в карету.

Свидригайлло, который был вместе с ними, увидев это, исчез. На это меньше обратили внимания, потому что всех занимала болезнь Витовта. Сбежав из свиты, брат Ягайллы уже нескоро показался.

Доехали с Витовтом до Трок, где болезнь сразу значительно усилилась. Князя отнесли на кровать, он уже не встал с неё.

Ягайлло не отходил от больного ни днём, ни ночью. Тем временем Свидригайлло, наверное, уже рассчитывая на наследство, бегал по крепостям и домам, по своим старым друзьям и помощникам, подготовливая их к захвату княжества силой, хоть бы наперекор воли Ягайллы.

Болезнь Витовта затянулась. Ни для кого уже не было тайной, какие у Свидригайллы намерения. Самого больного известила об этом жена, которая боялась за своё будущее.

Поэтому дали знать Ягайлле, но тут открылась вся его слабость к брату, таинственное желание вознаградить его за обиды, может, боязнь его вспыльчивого характера. Король колебался выступить против этого своеволия. Княгиня Юлианна уговорила его, и он в конце концов послал за ним. Вызванный два раза князь в итоге был вынужден появиться. Вместо того чтобы противостоять ему и пригрозить, Ягайлло, увидев насупленного и разгневанного брата, смягчал и сердечно и нежно его приветствовал.

– Что ты там творишь? – спросил он. – Тут на тебя все смотрят. Обвиняют тебя, что ты устраиваешь заговор, что людей себе собираешь, как будто уже видишь Витовта на смертном одре.

Князь презрительно пожал плечами.

– Что ты думаешь? – ответил он. – Что я буду дожидаться твоей милости? Пока ты соизволишь отпустить мне то, что мне справедливо и давно принадлежит? Брат держал наше наследство, подаренное тобой, достаточно долго, и ты не имел права им распоряжаться. Беру то, что моё, и спрашивать разрешения ни у тебя, ни у поляков не буду.

Этим он закрыл рот ошарашенному королю. Он не отрицал, не прекословил ему, добавил только:

– Смотри-ка, не попадись ещё в руки Витовта. Он больной лежит, но от этого ещё более сильный, чем мы.

Свидригайлло сплюнул.

– Ничего из него не будет, – крикнул он. – Этот нарыв его задушит, его съест желчь, которая ему корона после себя оставила.

Он дико рассмеялся.

– Я не боюсь его. Пришла моя пора, я вам покажу что могу!

Ягайлло хотел его обуздать, но тот говорить ему не дал. Сел на скамью напротив него, вызывающе глядя ему в глаза. – Ты и он, – воскликнул он, – оба уже дряхлые старцы, ни к чему. Пришла очередь к Свидригайлле, который тут польским панкам и папским епископам не даст хозяйничать.

Король сидел совершенно подавленный.

– Подожди-ка, – простонал он, – пока наступит твой черёд, и не лови рыбу перед неводом. Ты не знаешь той силы, которой пренебрегаешь.

– Знаю! Знаю вас всех и свою силу, – прервал Свидригайлло. – Ты меня разуму учить не будешь.

И вдруг поднявшись, не смотря уже на растерянного короля, который хотел его остановить, он ушёл. Польские паны с тревогой смотрели на то, что намечалось.

Тем временем болезнь Витовта со дня на день приобретала всё более серьёзный характер. Лекарь Ягайллы заметил, что нарыв на крестце синел и чернел. Горячка усиливалась. Днём Витовт ещё был настолько в сознании, что поручил Ягайлле свою безутешную жену и Литву.

В последние дни октября в Троках этот великий муж окончил жизнь.

Это было знаком для Свидригайллы, чтобы захватить всем, чего ждал.

Ягайлло, которого эта смерть застала в Литве, в первые минуты после смерти Витовта уехать оттуда не мог, нужно было восстановить какую-то власть и порядок. Ни одного советника, который бы мог ему лучше послужить, рядом не было.

Свидригайлло, ни о чём не спрашивая, заранее приготовившись, со своими помощниками захватывал замки, занимал крепости, переманивал на свою сторону гарнизоны.

Не отзвучали ещё погребальные колокола, когда к Ягайлле, который со своим двором находился в Виленском замке, ничего не предпринимая и думая, что ему делать, гордо, как здешний пан, вбежал Свидригайлло.

Правда, он воспользовался временем похорон, чтобы с одной стороны захватить Троки, с другой посадить своих людей в виленские замки.

Его лицо и глаза горели. Он шёл не как подданный, а как уже владыка Литвы, не как к королю, но как к своему пленнику и узнику. Горстка поляков ничего для него не значила.

– Литва моя! – крикнул он. – По своему желанию или силой возьму её… Понимаешь ты это?

Ягайлло что-то невнятно забормотал, а потом прибавил:

– Я сам не могу… Надобно панов совета спросить. Их тут нет.

– Я ни тебя, ни их спрашивать и просить не думаю, – крикнул князь. – Литва не была твоей, чтобы ты её Польше отдавал за женой. Я такой же хороший наследник отца, как и ты, моё право на наследование этой земли не хуже.

– Брат… – хотел мягче начать Ягайлло.

Услышав это имя, князь резко вспылил:

– Ты когда был мне братом? Ты, пожалуй, вспомнил о родстве только теперь, когда испугался меня! Я не думаю с тобой брататься, я не знаю тебя! – и он поднял вверх кулак.

Не видя другого способа, Ягайлло хотел его утихомирить обещанием ему Литвы, но это не много могло помочь.

– Я хотел тебе сам без угроз и принуждения отдать Литву, – сказал он тревожно. – Будь сдержан и терпелив. Ты должен, как Витовт, стоять с Литвой верно при мне и с Польшей.

Князь дико загремел, подбоченясь, злым смехом, аж присаживаясь и показывая зубы.

– Ну! Ну! Увидишь, каким верным я тебе буду! Увидишь! Я над собой никого не терплю. Я так же хорош тут, как ты в Кракове, а может, лучше.

Потом он поднялся, выпрямился, молча снова сложенный кулак подставил почти к лицу Витовта и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.

Хотя польские паны не были свидетелями этой сцены, они собрались в другой комнате и догадались по возвышенным голосам и крикам.

В них кипела кровь, один другого должен был сдерживать, чтобы не вбежать в комнату.

Но как только услышали, что князь выходит, Гловач из Олесницы, Андрей из Тенчина и Николай Дрвецкий, из тех, что остались при короле, тотчас вбежали и нашли Ягайллу под впечатлением угроз, наполовину охваченным страхом.

Они давно уже предвидели, к чему это шло, строго следя за тем, чтобы в Виленский замок, который они занимали, никого не