Вот как описывает начало встречи Джилас.

Около девяти вечера 10 февраля их посадили в автомобиль и отвезли в Кремль. Там минут пятнадцать югославы ждали болгарскую делегацию. Когда она приехала, их всех сразу повели к Сталину. Встреча в кремлевском кабинете Сталина началась примерно в 9.15 вечера.

Кроме него самого с советской стороны присутствовали Молотов, Маленков, Жданов, Суслов и заместитель министра иностранных дел Зорин. Первым слово взял Молотов, который заявил, что возникли серьезные разногласия между СССР, с одной стороны, и Болгарией и Югославией — с другой. И стал пояснять какие.

Тут вмешался Сталин, до этого молча рисовавший что-то в своем блокноте. «Товарищ Димитров слишком увлекается на пресс-конференциях, — сказал он. — А все, что говорит он, что говорит Тито, за границей воспринимают, как будто это сказано с нашего ведома». Димитров оправдывался, но Сталин его все время перебивал, все больше и больше распаляясь. «Да, но вы не посоветовались с нами! — воскликнул он. — Мы о ваших отношениях узнаем из газет! Болтаете, как бабы на перекрестке, все что взбредет вам в голову, а журналисты подхватывают!» Димитров признал, что они ошиблись, но добавил, что на этих ошибках они учатся. Сталина это нисколько не смягчило: «Учитесь! Занимаетесь пятьдесят лет политикой и исправляете ошибки! Тут дело не в ошибках, а в позиции, отличающейся от нашей!»

Джилас в этот момент посмотрел на Димитрова и увидел, что тот покрылся красными пятнами. Сталин между тем продолжал критиковать болгар, заявив, что федерация между Болгарией и Румынией — это полная чепуха. «Другое дело, — добавил он, — федерация между Югославией, Болгарией и Албанией. Тут существуют исторические и другие связи. Эту федерацию надо создавать чем раньше, тем лучше. Да, чем скорее, тем лучше, если возможно — завтра! Да, завтра, если возможно! Сразу и договоритесь об этом!» Кардель заметил, что работа над югославо-албанской федерацией уже идет. Однако Сталин возразил: «Нет, сначала федерация Югославии и Болгарии, а потом к ним присоединится уже Албания». Потом добавил, что следует создать также федерации Румынии с Венгрией и Польши с Чехословакией.

У Димитрова же этот эпизод изображен так.

Сталин заявил, что «югославы, видимо, боятся, что мы отнимем у них Албанию. Албанию вам следует взять, но умно… Только три федерации возможны и естественны: 1. Югославия и Болгария; 2. Румыния и Венгрия; 3. Польша и Чехословакия. Вот такие федерации возможны и реальны. Конфедерация между ними — это что-то надуманное… Создавайте ее, если хотите, завтра. Это естественно, и мы не имеем ничего против. Мы только против комсомольских методов объединения. Федерацию следует подготовить, чтобы она была приемлема для общественного мнения внутри страны и за границей… Вы тут ошибаетесь. Вам нельзя мешкать с объединением трех стран — Югославии, Болгарии, Албании… Лучше начать с политического объединения и тогда направлять войска в Албанию — тогда это не может служить предлогом для нападения. Было преждевременно создавать федерацию, пока не было договора о мире с Болгарией. Но теперь Болгария нормальное и полноправное государство. Сегодня, по-моему, вам нельзя откладывать этот вопрос — лучше его ускорить…».

Джилас вспоминал, что после этих слов все замолчали. Вероятно, осознавали важность услышанного — ведь «вождь народов» развернул перед ними картину настоящего переустройства Европы. Потом болгары опять попытались оправдываться тем, что проект договора с Румынией они предварительно посылали в Москву, но Сталин в очередной раз набросился на Димитрова: «Ерунда! Вы зарвались, как комсомолец. Вы хотели удивить мир, как будто вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о своих делах. Мы все узнаем на улице — вы ставите нас перед свершившимися фактами!»

В «Дневнике» Димитрова сталинская критика в его адрес описывается очень похоже: «Вы старый политический деятель. О какой ошибке можно говорить? У вас есть другая постановка, хотя, может быть, вы и сами не осознаете это. Нельзя давать интервью так часто. Хотите сказать нечто новое и удивить весь мир! Вы говорите, как будто вы еще Генеральный секретарь Коминтерна и даете интервью коммунистической газете. Вы даете пищу реакционным элементам в Америке для убеждения общественного мнения в том, что Америка не делает ничего особенного, когда создает западный блок, потому что на Балканах имеется не только блок, но и таможенная уния…

Будут говорить: „Вы создаете не только блок, но и объединяете целый ряд государств — против кого?“ Зачем вам нужен подобный блок? Наконец, если хотите объединиться, зачем поднимать такой шум вокруг этого? Вы или неопытные люди, или увлекаетесь, как комсомольцы, которые, как бабочки, летят прямо на пламя. Для чего вам все это нужно? Зачем облегчаете положение наших врагов в Англии, Америке, Франции?»

Джилас отмечал, что до этого момента Сталин в основном метал громы и молнии в адрес болгар. Но вот, наконец, слово получил Кардель. Покраснев и втянув голову в плечи, он сказал, что в целом не видит никаких расхождений в политике между Югославией и СССР. Однако Сталин грубо прервал и его: «Ерунда! Расхождения есть, и глубокие! Что вы скажете насчет Албании? Вы вообще не проконсультировались с нами в отношении ввода своих войск в Албанию!»

У Димитрова эти слова Сталина выглядят следующим образом: «Если Тито вводит туда дивизию или только полк, это не ускользнет от внимания Америки и Англии. Они начнут кричать, что Албания оккупирована. Разве Албания официально обращалась к Югославии за помощью? И тогда эти мерзавцы из Англии и Америки явятся в роли защитников албанской независимости… Югославия будет представлена как страна, которая оккупирует другую независимую страну. И тогда, безусловно, возможна военная интервенция. Американские корабли, базы стоят. Это будет самая удобная и благородная позиция для Америки. Когда начинаешь войну, надо строить фронт, как выгодно тебе, а тут просто подставили свою спину, чтобы она была бита американцами».

Кардель, по словам Джиласа, сказал, что югославы всегда советуются с Москвой, но Сталин опять прервал его: «Неправда! Вы вообще не советуетесь! Это у вас не ошибка, а принцип — да, принцип!»

Потом Сталин перешел к Греции. «Верите ли вы в успех восстания в Греции?» — спросил он у Карделя. Кардель начал говорить, что если не усилится иностранная интервенция и если не будут допущены крупные политические ошибки, то… Но Сталин снова прервал его: «Если, если! Нет у них никаких шансов на успех. Вы думаете, что Великобритания и Соединенные Штаты — самая мощная держава в мире — допустят разрыв своих транспортных артерий в Средиземном море! Ерунда! А у нас флота нет. Восстание в Греции надо свернуть как можно скорее».

У Димитрова так описывается этот же момент встречи: «Сталин: В Греции они хотят иметь базу и не пожалеют средств, чтобы сохранить там такое правительство, которое их слушается. Это большой международный вопрос. Если свернуть партизанское движение, не будет повода напасть на вас. Не так легко начать сегодня войну, если у них не будет такого повода, что вы организуете в Греции гражданскую войну. Если вы убеждены, что партизаны имеют шансы на победу, это — другой вопрос. Но я сомневаюсь в этом»[317].