Заседание 1 марта имело историческое значение. Если болгары во главе с Георгием Димитровым полностью подчинились Сталину и на 40 ближайших лет Болгария превратилась в самого тихого и послушного сателлита Москвы, то Югославия пошла другим путем. Но, несмотря на то что югославы совещались в обстановке строгой секретности, все подробности заседания вскоре стали известны Сталину.

В истории конфликта Тито со Сталиным не последнюю роль сыграли два человека, от которых на первый взгляд не зависело принятие никаких стратегических решений.

Во-первых, это тот самый Сретен Жуйович, «Черный», который, по рассказу Джиласа, отмалчивался, когда все бурно убеждали Тито не уходить в отставку. Старый революционер, член руководства КПЮ еще при Милане Горкиче и единственный человек из «старого» состава ЦК, которого Тито в 1938 году включил в сформированное им новое политбюро. Во время войны — один из организаторов восстания в Сербии, член Верховного штаба НОАЮ. После войны — министр финансов и генеральный секретарь Народного фронта. Имел звание генерал-полковника югославской армии, югославские и советские награды.

После войны Жуйович начал поддерживать тесные связи с советскими представителями в Югославии и информировать их о том, что происходит в югославском руководстве. Сначала это казалось вполне естественным. Но, когда отношения между Москвой и Белградом стали осложняться, такое поведение выглядело уже совсем по-другому.

На следующий день после заседания у Тито Жуйович пришел к советскому послу в Белграде Анатолию Лаврентьеву. Это — второй человек, который сыграл немалую роль в развязывании конфликта. Он и раньше указывал Москве на «недружественные» поступки Тито, а с марта 1948 года для него наступил поистине «звездный час».

Со слов Жуйовича Лаврентьев составил срочную телеграмму в Москву. В отличие от лаконичного и сухого югославского отчета о заседании у Тито, она написана гораздо более красочно и вместе с тем гораздо более пристрастно.

Например, если Тито говорил, что совершил ошибку, не информировав заранее Москву о намерении послать дивизию в Албанию, то в телеграмме Лаврентьева указывалось, что он сейчас уже «не уверен, нужно ли было вообще уведомлять Советский Союз по этому вопросу». Слова Тито об экономических трениях с Москвой звучали так: «Оказывается, Советский Союз хочет экономически захватить Югославию. Он (Тито. — Е. М.) и раньше думал, что Советский Союз хочет захватить руководящую роль в Югославии, хотя об этом ни с кем не говорил»[325]. Как отмечал Лаврентьев, у Жуйовича осталось ощущение, будто Тито боится, как бы кто-нибудь не отобрал у него власть и в какой-либо степени не ущемил его авторитет[326]. Текст этой депеши представляет собой не просто «информацию к размышлению», а фактически подводит тех, кто ее будет читать в Москве, к выводу: у власти в Белграде стоят люди, которым ни в коем случае нельзя доверять. И если раньше предупреждения Лаврентьева о «недружелюбном» поведении Тито не вызывали ответной реакции в Москве, то теперь все резко изменилось.

7 марта Молотов поручил Лаврентьеву сообщить Жуйовичу, что «ЦК нашей партии благодарит т. Жуйовича, считая, что он делает хорошее дело как для Советского Союза, так и для народа Югославии, разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК».

Лаврентьев продолжал передавать информацию. Его главным источником по-прежнему оставался Жуйович. Он, например, советовал Москве через посла, как эффективнее всего «разоблачить» Тито. Лучше всего, по его мнению, было бы поставить вопрос о присоединении Югославии к СССР, и Тито не смог бы отклонить это предложение, «не разоблачив себя». Но такую идею не позволяет осуществить международная обстановка, поэтому, считал Жуйович, может быть, лучше пригласить его и югославскую делегацию в Москву для открытого разговора. Если они будут отрекаться, тогда Жуйович согласен выступить с разоблачениями Тито.

Сам Жуйович признался, что у него бродят даже такие мысли: «Уж не договорились ли между собой Тито и англо-американцы…» Чуть позже он сообщал, что «Тито и другие вынашивают мысль своего теоретического обоснования построения социализма новым путем и что Югославия является примером такого развития. Поэтому проявляется стремление оторваться от Советского Союза, а также проявляется настроение охаивания положения в СССР»[327].

Югославы понятия не имели, что все их секретные обсуждения известны Москве. Это видно по встрече Тито и Лаврентьева, которая состоялась 11 марта. Тито сыпал недоуменными вопросами. Почему СССР отказывается заключить с Югославией торговое соглашение? Что означал странный тост посланника Гагаринова? Почему у советских товарищей не нашла положительного ответа просьба Югославии о строительстве ее военно-морского флота в СССР? Может быть, в СССР чем-то недовольны Югославией? Но ведь даже, заметил Тито, в одной семье бывают неполадки между братьями.

Интересные детали вспоминает тогдашний корреспондент ТАСС в Белграде Л. Латышев: «Сообщения из Белграда тогда печатались в советских газетах практически ежедневно. Интерес к происходящему в Югославии и вокруг нее был огромным. Но в начале 1948 года наши корреспонденции все реже стали появляться в газетах, а потом и вовсе исчезли… В редакции лишь говорили: „Давай присылай информацию“. Я присылал, но положение не менялось»[328].

18 марта раздался первый удар грома. Москва объявила, что отзывает из Югославии всех своих военных и гражданских специалистов — потому что они окружены «недружелюбием». Тито был очень взволнован и попытался доказать, что произошло какое-то недоразумение. Он просил советское правительство «откровенно» сообщить, «в чем здесь дело», и указать на то, что, по его мнению, не соответствует хорошим отношениям между двумя странами[329].

Когда Тито писал свое письмо, то не мог знать, что днем раньше, 19 марта, секретарю ЦК Суслову была подана записка «Об антимарксистских установках руководителей Югославии в вопросах внутренней и внешней политики». В ней Тито и его соратники обвинялись в игнорировании марксистско-ленинской теории, проявлении недружелюбного отношения к СССР и ВКП(б), оппортунизме по отношению к кулачеству, переоценке своих достижений строительства социализма, а также в том, что они допускают элементы авантюризма во внешней политике, претендуя на руководящую роль на Балканах и в придунайских странах и отрицают роль СССР как решающей силы лагеря народной демократии и социализма[330]. Таким образом, в бой против Тито готовилась вступить «тяжелая идеологическая артиллерия».