Димитров заговорил об экономических отношениях с Советским Союзом, но Сталин его снова прервал: «Об этом мы будем говорить с совместным болгаро-югославским правительством». Правда, в конце разговора он вроде бы попытался смягчить напряжение: «Мы, ученики Ленина, тоже часто расходились во мнениях с самим Лениным, даже ссорились по некоторым вопросам, но потом — всё, подискутировали, определили точки зрения — и шли дальше». На этом встреча закончилась.

На следующий день Молотов пригласил Карделя в Кремль для подписания соглашения о консультациях между СССР и Югославией по внешнеполитическим вопросам. Он положил на стол два экземпляра документа в синих папках и сухо сказал: «Подпишите». Кардель был настолько подавлен всем происшедшим, что подписал соглашение неправильно — поставил свою подпись на том месте, где должна была стоять подпись Молотова. Потом ему пришлось повторить эту процедуру.

Кардель сообщил Молотову, что Тито готов приехать в Москву в марте или апреле — для того чтобы устранить разногласия по вопросу об Албании[318]. Молотов, посоветовавшись со Сталиным, сказал, что Сталин к идее приезда Тито отнесся положительно[319]. Димитров записал в своем «Дневнике»: «Обедали в Мещерино с югославскими товарищами. Договорились, что ЦК-югославский и ЦК-болгарский изучат сразу вопрос об ускоренном объединении Болгарии и Югославии в единую федерацию»[320]. Через три-четыре дня после кремлевского разговора югославская делегация вылетела в Белград. По словам Джиласа, «на заре нас отвезли на Внуковский аэродром и без всяких почестей пихнули в самолет»[321].

Что на самом деле двигало Сталиным, когда он в феврале 1948 года разворачивал перед ошеломленными болгарами и югославами картину переустройства Европы? Возможно, он не случайно настаивал на скорейшем создании именно югославо-болгарской федерации. Эти страны возглавляли два самых влиятельных и известных лидера — Тито и Димитров. Объединение Югославии и Болгарии могло бы существенно усилить контроль Москвы над ними. Но это, разумеется, лишь одна из версий.

После разговора у Сталина Джилас сказал, что придется, наверное, создавать федерацию с Болгарией, однако Кардель ему возразил: «Такая федерация помогла бы Сталину забросить к нам троянского коня, после чего он убрал бы Тито, а затем и наш ЦК». Впрочем, отправив в Белград телеграмму, они закончили ее такими словами: «Не следует упускать из виду, что товарищ Сталин испытывает любовь ко всему ЦК КПЮ, особенно к товарищу Тито».

12 февраля 1948 года, когда югославы еще находились в Москве, французская газета «Фигаро» напечатала сообщение своего корреспондента из Бухареста: «Румынские рабочие снимают со стены портрет Тито».

В это время к Тито зашел его будущий биограф Владимир Дедиер. «Ты знаешь, что происходит в Румынии? — спросил его Тито. — Они приказали снять все мои портреты. Ты, наверное, уже читал об этом в сообщениях иностранных агентств?» Как вспоминал Дедиер, его удивила серьезность, с какой Тито сказал это. Сам он читал об этих событиях, но считал, что это очередная журналистская «утка».

Тито затянулся сигаретой. «Какое прекрасное было время во время войны, в дни Пятого наступления, когда мы были окружены немцами со всех сторон, — сказал он. — Тогда мы знали что предоставлены сами себе, и пробивались, как могли и как умели… А сейчас… Когда есть все условия нам помочь, русские нам вставляют палки в колеса…»[322]

«Посмотрим, что будет дальше, — добавил он, помолчав. — В Москве сейчас Кардель, Джилас и Бакарич». — «Разве они не обсуждают там вопросы военной помощи и инвестиции в нашу военную промышленность?» — спросил Дедиер. «Не только это. Речь идет о гораздо более серьезных вещах», — заметил Тито[323].

Странные происшествия тем временем продолжались. 28 февраля на приеме в Тиране по случаю 30-й годовщины Советской армии поверенный в делах СССР в Албании Гагаринов произнес тост: «За товарища Тито, если он работает на укрепление сил и единства демократического блока». Югославский посол тут же заявил, что за здоровье товарища Тито можно выпить и без всяких оговорок. В Белграде Кардель выразил по этому поводу недоумение советскому послу Лаврентьеву.

Две недели после возвращения югославской делегации из Москвы Тито пытался понять, что происходит. Только 1 марта 1948 года в резиденции Тито в Белграде состоялось расширенное заседание политбюро ЦК КПЮ. «Наши отношения с Советским Союзом в последнее время зашли в тупик», — констатировал он, открывая его.

Тито сказал, что русские выступают за немедленное создание югославо-болгарской федерации, однако он лично сейчас против этого. «Русские оказывают на нас экономическое давление», — заявил Тито, призвав «выдержать это давление», потому что «здесь речь идет о независимости нашей страны».

Потом слово взял Кардель. Он отметил, что Сталин говорил с ними «грубо, как с комсомольцами», и что русские с помощью создания федерации хотят усилить свое влияние на Югославию. После небольшой дискуссии Тито спросил: «Считает ли кто-то из товарищей, что существуют разногласия во внешней политике?» Видимо, руки не поднял никто, и маршал констатировал: «Нет».

Затем выступили Кардель, Джилас, Вукманович-Темпо, Борис Кидрич, Ранкович, Коча Попович. Итоги обсуждения подвел Тито, сказав, что время для создания федерации сейчас не самое лучшее, потому что югославы создали свою федерацию в ходе войны и нужно еще много работать над ее укреплением. К тому же, заметил он, «Болгария — нищая страна, они должны выплатить грекам 45 миллионов репараций». Болгары форсируют создание федерации, но экономические условия для этого, по словам Тито, еще не созрели, и «мы бы себя обременили». Более того, заметил Тито, «в идеологическом плане они (болгары. — Е. М.) отличаются от нас, — сказал он. — Это был бы троянский конь в нашей партии».

«Было бы ошибочно соблюдать коммунистическую дисциплину, если это вредит какой-либо новой концепции, — продолжал он. — …Мы не пешки на шахматной доске. Пока не прояснится, пока не выкристаллизуется вся ситуация, федерация неосуществима»[324].

Как рассказывал Джилас автору, Тито внес предложение о своей отставке. Все бурно запротестовали. Отставка не состоялась. Отмолчался только Сретен Жуйович (партийный псевдоним — «Черный»), Если все было именно так, то дальше станет понятно, почему он молчал.