А всего-то попросил помочь с возвращением и чтоб сразу не расстреляли, а дали возможность добурить ту чёртову скважину. Вот сердцем чувствую, что нефть там где-то рядом. Пробурил бы, увидел нефть, а там хоть расстреливайте, хоть в той нефти утопите. Меня смерть не страшит, я своё уже отбоялся, но обидно и досадно что весь мой труд насмарку пошёл. — в голосе захмелевшего отставного поручика слышится горечь и разочарование отчаявшегося человека.

— Александр Сергеевич, Вам в СССР возвращаться не стоит, там ничего хорошего Вас не ожидает. Лучше примите предложение Порфёненко и поезжайте в Аргентину. Денег на проезд и первое время хватит, а дальше уж как карта ляжет. Возможно и жизнь наладится, но в России у Вас её точно не будет.

— Предлагаешь в приживалы к другу пойти? Так мне Зинаида Михайловна давеча тоже предлагала должность мажордома. Понимаю, что от чистого сердца помочь хочет. Но как мне, офицеру, хоть и бывшему, им в глаза после этого смотреть? Нет, это не для меня! — бывший прапорщик допивает остатки водки и подперев голову руками бездумно упирается взглядом в опустевший графин.

Что ж… Мне тоже пора бы закругляться. Помочь этому человеку уже ничем не смогу, да и желания такого, честно говоря совсем не испытываю. «Дьяволу служить или пророку — каждый выбирает по себе.»© Он сам выбрал свою дорогу, с этим ему и жить. Прощаюсь с Александровым, но он кажется этого даже не замечает, так как никак не реагирует на мои слова. Что ж, прощайте, Александр Сергеевич…

Я и думать забыл о своём случайном знакомстве с бывшим белогвардейцем и, наверное, больше бы о нём никогда в своей жизни не вспомнил, но… Через пять дней после нашей с ним встречи ко мне в «Плазу» приехала заплаканная Люся и сообщила, что третьего дня «дядя Саша» покончил жизнь самоубийством застрелившись из револьвера. Бедная девочка, в её воспоминаниях он так навсегда и останется бравым офицером и мужественным человеком чести. И хорошо, что ей никогда не станут известны подробности его «боевого пути». Пусть эта грязь и мерзость уйдут вместе с ним. В своей предсмертной записке Александров скрупулёзно перечислил кому и сколько остался должен и просил рассчитаться из тех средств, что у него имелись в наличии, а остаток передать в фонд вспомоществования нуждающимся соотечественникам. И только офицерскую сумку с дневниками просил передать в мои руки вместе с личным письмом. Записка в письме оказалась коротенькой. Александров благодарит меня за рассказ о своём товарище и нашу с ним беседу, что помогла ему «принять правильное решение». Передаёт в моё полное пользование свои «дневники» и просит распорядиться ими так, как это мне заблагорассудится. Ну вот и нафиг мне это всё? Толку-то сегодня с тех «дневников»? И что это такое я ему рассказал, от чего он решил стреляться? Нифига из письма не понял, а голова теперь болит.

Дневник «боевого пути» кроме брезгливости ничего у меня не вызывает. Нет, вначале встречаются и записи о том, что в таком-то урочище или местности по словам местных жителей есть признаки выхода газа или нефти, но в основном это обыденное повествование о боевых стычках. Мол заняли такое-то село, потеряли в бою столько-то человек, или взяли без боя, но в самом селе повесили или расстреляли столько-то. На последних страницах дневника в основном скупые сообщения об оставленных позициях и погибших сослуживцах. Читать очень тяжело, везде сплошные казни, кровь, трупы… Словно ничего другого в его жизни больше не осталось. И как только он сам-то не свихнулся от всего этого? Совсем очерствел… и озверел.

А вот первый дневник словно другой человек писал. Наивный и восторженный. Видна вера в своё высшее предназначение и в правильность выбранного пути. А слог повествования такой, словно приключенческий роман читаешь. Даже интересно стало и не заметил, как увлёкся. Описанию путешествия из Омска в урочище Усть-Балык позавидовал бы и Джек Лондон. Очень уж образно и красочно описана занимательная история плавания по Иртышу, а затем Оби до конечной точки. Оказывается, они туда не наобум добирались. Об этом урочище уже давно слухи ходили, но они были первыми, кто решил его «опромыслить». Интересно, а как геологи в моё-то время на него наткнулись? Случайно, или тоже по чьим-то следам пришли?

Восторженность повествования заканчивается в окопах. Вначале записи идут ежедневно, затем следует большой перерыв, да и потом появляются крайне нерегулярно в виде нескольких скупых строчек. И только в детальном и обширном описании неожиданной встречи со своим однокурсником по Томскому институту Владимиром Мясищевым, словно вновь возвращается тот восторженный юноша, что и начинал эти дневниковые записи. Ещё через несколько страниц натыкаюсь на короткую запись: — Вчера погиб Вольдемар. Вот и некому теперь искать в Сибири «алмазные копи». — словно спотыкаюсь взглядом на этой строчке и торопливо перелистываю дневник назад, перечитывая первое упоминание о друге. Точно! Вот что царапнуло мой взгляд, но при первом прочтении сразу не сообразил, о чём шла речь.

Мясищев со слов Александрова ещё в институте грезил открытием «сибирских алмазов» после прочтения учёных трудов Ричарда Карловича Маак, первого исследователя и картографа реки Вилюй и Вилюйского нагорья. Учёный в своей экспедиции алмазов не нашёл, но привёз легенды якутов о якобы несметных сокровищах, хранимых в их земле. Как и описание «синей и зелёной глины», что ему встретилась. Сам учёный этому внимания не придал, так как не верил в «сибирские алмазы», но вот Мясищев считал, что описанные глины, ни что иное как спутники кимберлитовой породы. Четыре года после окончания учёбы он постоянно нанимался в изыскательские партии Вилюйских золото-разведчиков. И видимо не зря, судя по той записи что сделал Александров: — Вольдемар считает, что он нашёл эту глину на берегу эвенкийской речки «Ирилях» и после войны собирается вновь отправиться туда в экспедицию.

Разглядываю карту и конечно никакой «Ирилях» на ней нет. Тут-то и река Лена с трудом угадывается, а Вилюй вообще не подписан и притоков судя по этой карте совсем не имеет. Ну, да. Кого б этот суровый и малонаселённый край в то время интересовал? Судя по дате выпуска карте не менее четверти века. Как только и сохранилась-то? Пытаюсь по памяти «вычислить» местоположение будущего города «Мирный». Вот там мне бывать не доводилось, как-то компания «Алроса» обошлась без помощи «опытного экономиста», да и мои интересы никогда не касались драгоценных камней. Нефть, газ, уголь и даже алюминий в разное время входили в «сферу моих интересов», но вот алмазы — нет.

Постукиваю по зубам кончиком карандаша, что нашёлся в кармашке сумки и наконец «определяюсь с местом». Всё-таки местоположение этого города на картах видел не раз. Аккуратно рисую два вписанных друг в друга квадратика и с чувством хорошо выполненного дела откидываюсь на спинку стула. Пусть будет для памяти, вдруг пригодиться? Значок похож на «звезду Давида», но там два треугольника и шесть лучей. «Алмазная звезда» имеет восемь. Но что же делать с этими «дневниками»? Выбросить жалко, хотя и не имеют никакой особой ценности. Передать записи в консульство? Так считай тоже самое, что просто выбросить на помойку, кому они там нужны? Никто не станет читать дневники и разбираться с наследием «белоэмигранта», ещё и сам по шее получу за то, что попёрся к нему на встречу. Оставить себе «на память»? Вдруг тоже «мемуары» писать надумаю? Ладно, пока спрячу в саквояж, потом решу, что с ними делать. Сейчас своих забот хватает через край.

* * *

Маленькой «отдушиной» от нескончаемых «музыкальных будней» служат весточки из дома. Поначалу отправлял и получал письма по почте, но пару раз мама возмущённо написала, что получает от меня «пожёванные» конверты, да и сам обратил внимание на то, что от мамы приходят такие же. Так что плюнул на «конспирацию» и переписка вновь пошла через консульство. Мне скрывать нечего, а наглые «цензоры» видимо совсем уж обленились, раз вскрыть конверт нормально не могут. Ну и хрен с ними, пусть читают. Из дома особых новостей нет, всё идёт по-прежнему. Разве что наша престарелая соседка Анаит этим летом во сне «тихо отошла и встретилась с богом», а вот «эту старую сплетницу и язву Хедву» на которую уже «никаких моих нервов не хватает» и от которой давно «житья нет всем приличным людям», никакая болячка не берёт, так как видимо тоже боится «с этой ведьмой»