– Мы упустили его, Чашник, – голос исходил прямо из центра туманного образования. – Это нехорошо. Давшие силу могут оказаться недовольными.

– Да, нам надо усилить его поиски. Апокалипсис должен состояться во что бы то ни стало. Мы заплатили за него великую цену.

– Нужно сказать остальным.

– Потом, Туман, это успеется. Мы уже наказали грешников Города, остались лишь эти двое. Я хочу сам провести с ними огненное очищение. Ты уже оплошал однажды…

– Зато теперь мы оплошали оба. Но ты прав, пусть ими займутся Вивисектор и Домина. Они не минуют их секторов.

Туманность сконцентрировалась вокруг небольшого участка, теперь можно было видеть подобие лица из тончайших нитей – лица невзрачного, серенького человека. Сейчас он смотрел на чашу, и лицо кривилось в гримасе беспокойства.

– Вместилище силы повреждено. Будь аккуратнее. Наша школа святой силы не рекомендует использовать такой огонь.

– Мы утратили облик и имена, – расхохотался Чашник. – Какое мне теперь дело до всего остального? Есть мы, есть святая вера. А для достижения цели хороши любые средства. Даже нанятый тобой некромант-недоучка.

Сгусток тумана заколебался, мелкая рябь пошла по подобию его облика. Он помнил про это, но не любил, не хотел снова быть объектом внимания. Уж лучше так, туманной дымкой скользить по улицам Города, превращая в статуи ничтожных смертных, не могущих понять всю прелесть апокалипсиса, торжества истинной веры.

Ему не хотелось разговаривать даже со своими собратьями. Зато инквизитор представлял себе мир, что должен был наступить после – спокойная, вечно спокойная земля и застывшие, но понимающие свое положение люди. Все, как грешники, так и праведники. И тишина… Он бы улыбнулся, но и это требовало нарушения гармонии. А остальные трое… Они еще нужны для приближения финала, апофеоза покоя, забвения, пустоты. Ему уже помогли и еще помогут. Только его мечты апокалипсиса достойны воплотиться. Только его!

Тонкие туманные струи расползались во все стороны Города. Хозяин хотел покоя. И еще немного поиграться со своими манекенами. Их ведь так много… много.

– Ты слаб, брат мой, – еле слышно прошептал Чашник. – Но ничего, будущий огонь согреет тебя. Меня он согрел.

Мечты этого инквизитора были другими, более яркими, но не менее смертоносными. Мир костров, удушающего дыма, раскаленных клейм. Вереницы кающихся, что хлещут друг друга огневеющими бичами. Гарь, возносящаяся к подножию святых престолов, а над ней – царящие владыки, среди которых обязано быть и его, личное место.

Мысли путались, он с трудом помнил свое прошлое, но это было уже неважно. Теперь все его мысли были поглощены будущим. И тем, что вечный холод перестал доставлять неудобства. Мимолетный взгляд на покрасневшие, чуть ли не обожженные руки вызвал лишь улыбку. Чаша… Она всегда с ним. Ему вручили ее как символ… Символ чего? Что-то было в ней… Кровь, вино? Неважно. Теперь там бушует пламя, дарующее просветленным радость огненного причастия. Всем же остальным пусть достанется боль.

А эти, убежавшие. Он еще и до них доберется. Потом. Если с ними не покончат двое других его… собратьев? Нет, скорее уж иных частей целого. Частей ожившего апокалипсиса. Зря он не поверил первому их вестнику. Все обещанное выполняется. Сначала их дыхание упало на Город – одно из скопищ согрешивших. Ну а потом, когда пройдет нужное время, дым и пламенеющие струи обрушатся на остальной мир. Скоро, очень скоро.

Да… Многое ясно, еще больше так и остается непонятным. Я еще раз удостоверился в планах здешних безумцев. Однако многое так и осталось неизвестным. Ясно одно – их четверо, главарей, ответственных за творящееся тут безумие. То есть еще с двумя нам наверняка предстоит столкнуться. Ничего, прорвемся.

Идем вперед, под ногами струятся фекальные воды, в воздухе витает неистребимая вонь канализации. Настроение, соответственно, наипаршивейшее, как нельзя лучше совпадающее с местными видами.

Шэрол, которой еще не доводилось бывать в подобных условиях, приходится особенно грустно. Демонологи привыкли находиться в комфортных условиях, мало соприкасаясь с наиболее отвратительными сторонами бытия. Вот как сейчас. Действительно, в дерьме по самые уши, ну а если серьезно, то по колено. Топать до больницы нам еще долго, а у Шэрол на лице большими буквами написано желание спросить меня о чем-то. Интересно, что перевесит – дисциплина или любопытство? Впрочем, я не садист и не собираюсь терзать девушку муками, порожденными любопытством.

– Что же ты до такой степени желаешь узнать? Неужели тебя так сильно поразили возможности слуг хаотов?

– Да ну их в… – последовала заковыристая тирада, больше подошедшая бы выходцу городского дна, чем хрупкой девушке. – Кстати, если уж удивляться, то и твоим странным способностям тоже. Лучше поделись с бедной девушкой, как ты сумел предчувствовать опасность? Огненный удар свалился как снег на голову, не было ничего, что могло бы навести на мысль об опасности.

– Ах вот ты о чем, – я был искренне удивлен, что подобная мелочь может быть столь интересной. Хотя все правильно, именно такие мелочи зачастую помогают нам выходить из сложных, порой почти безнадежных ситуаций. – Тут все было довольно просто. На созданную твоим умершим напарником отсроченную магию наши общие знакомые недруги наложили одно маленькое, но неприятное заклятие.

– То есть как? Но тогда получается, что рассказанное нам является никому не нужным мусором, – искренне расстроилась Шэрол.

– Девочка, ты слишком плохо знаешь особенности, возникающие при разговорах с подобными посланцами с того света. Призраки не способны солгать, вернее способны, но заметить это проще простого. Уверен, что ты обратила внимание на тусклый, безжизненный голос.

– Конечно, – Шэрол задумчиво крутила прядь своих волос, недоумевая, к чему я клоню. – С чего призраку радоваться?

– Радоваться ему и в самом деле нечему, – согласился я. – Призрак вообще не испытывает ни малейших эмоций. Это ведь не личность, а всего лишь информационный слепок с нее, и не более того. Макет не может иметь эмоций, как не стоит ожидать их от компьютерной программы. Меня же насторожил оттенок эмоциональности, промелькнувший тогда, когда призрак стал рассказывать, какие именно места нам следует посетить.

Отлично. Шэрол, кажется, усвоила одну простую, но жизненно важную истину – научилась воспринимать окружающий мир как большое поле для охоты. На этом поле ты одновременно и охотник, и мишень. В бесконечной игре на выживание нельзя ни на миг забывать об осторожности, граничащей с паранойей. Опасаясь показаться смешным в тяге к безопасности, многие ослабляли защиту и получали смертельное заклятие или отравленную иглу в спину. И становились наглядным уроком для оставшихся.

– Неприятно… Значит, его упоминания о центральной церкви Города можно смело выбросить на помойку, – произнесено это было таким кислым тоном, как будто Шэрол слопала килограмм лимонов и теперь никак не может отойти от гаммы вкусовых ощущений.