Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Утверждение о том, что неприятности в одиночку не ходят, Евстафий вспомнил сразу, как только увидел сорванные ворота. И это после того, как он, торопясь попасть в лагерь, застрял на полпути, потому что какой-то идиот умудрился на своем «бычке» опрокинуться поперек дороги, еще и расшвыряв по ней груз. И вот, в довесок…
— Что здесь случилось? — напустился Евстафий на подчиненных.
— Байкеры… — сказал-выплюнул один из бойцов. — Обкуренные, как сволочи. А может, и в самом деле антихристы, как они тут орали? Потому что ни одного из них подстрелить не удалось. Ворвались, пронеслись туда-сюда и исчезли, как не было. А ворота теперь…
— А кроме ворот? — нетерпеливо уточнил Евстафий. — Вы все проверили?
— Все! И после них, и даже их самих пересчитать догадались, на входе и на выходе, чтобы никто из них тут не надумал затихариться. Но все совпало. И вообще мы даже пытались за ними пуститься на микроавтобусе, чтобы их из вида не упускать! Да забуксовали почти сразу… Дорожки узкие, заросшие, по таким только на байках и ездить. А пока мы выбирались, их уже и след простыл.
— Но все и всё осталось на месте? — снова уточнил Евстафий.
— Зуб даю! — загорячился боец. — Мы что, своего дела не знаем или вместе с вами во всем не повязаны?
— Мне не нравится, что это были именно байкеры, и именно сейчас, — веско ответил Евстафий, кое-что смутно припомнивший о курьере, передавшем ему сегодня привет.
Но тут вмешался Захар:
— Да они в последнее время по всему городу кипешуют! Тут ведь у них свой клуб какой-то даже имеется.
— Ладно… — Евстахов помолчал, обдумывая ситуацию, потом скомандовал: — Ведите меня к этому, безногому. Для начала переговорю с ним, а потом уже будем решать, что да как.
* * *
Проводив взглядом уехавших приятелей, Айка даже ногой в сердцах топнула. Потом попыталась ухватить Лану за руку:
— Пойдем скорее! Мы еще успеем добраться в нужное место! Если не вовремя, то почти… А это у тебя что? — Теперь она перехватила Лану за запястье, ладонью кверху. Потом взглянула на вторую ладонь. Обе являли собой сплошные открытые раны.
— Я же за машину цеплялась, за днище. Как уж получилось. — Лана только плечами пожала. Правда, сразу после этого как-то болезненно съежившись.
— Ну-ка… — Айка заглянула девушке за спину. Потом — в глаза: — На тебе после этой поездки хоть одно живое место осталось? Спина ведь тоже вся изодрана.
— Неровности, ухабы. У меня силы быстро закончились. Ну и опять же отцепляться пришлось на ходу, — Лана ответила так спокойно, как будто речь шла об обычной прогулке.
— И все это ради него, ради Ромки? — уточнила Аглая. Покачала головой, вздохнула: — Господи! Я так и не могу понять, что он изначально в тебе нашел. Но, кажется, не ошибся! Ладно… — Она еще раз бросила взгляд в конец аллеи, куда уехали Гена с Полем. А потом постановила: — Идем к нам домой! Эти перцы и без нас управятся в лагере! А тебя надо срочно лечить. Для начала хотя бы домашними средствами, а там уж как получится.
— Не надо!
— Да ты не переживай, я в этом деле специалист. Сама не раз в переплеты попадала.
— Я не из-за этого. Просто мною можно будет и позже заняться.
— Не дури! Я его сестра, и мне он тоже небезразличен. Но оттого, что мы будем толочься сейчас под оградой, события все равно свой ход не изменят. — Тут Айка, конечно, кривила душой. Если бы она была одна, то уже бы двигалась к лагерю. Пешком, на такси, автостопом — как придется! И не важно, что, оказавшись на месте, она ничего бы не смогла изменить. Просто быть там, рядом. Увидеть освобожденного брата одной из первых.
Но он же ей не простит, если увидит, в каком виде она бросила Лану! Да и самой Аглае было теперь искренне жалко эту дуреху, стоически старавшуюся не замечать своих рваных ран. Та, которая была готова ради Ромки на подобное самопожертвование, была достойна и сочувствия, и заботы с Айкиной стороны. Поэтому Аглая повторила:
— Пойдем к нам домой. Оперативно управимся. Генка все это время нам будет отчитываться о событиях по телефону, пусть только попробует не позвонить! А потом, если уж на то пошло, мы с тобой вызовем к дому такси, чтобы к ним присоединиться.
* * *
— Так это ты?! И все-таки жив?! — переступив порог, Ноздрев успел не только рассмотреть своего пленника, но и пнуть его в сердцах пару раз.
— А то как же. — Ромка нашел в себе силы перевести дыхание и усмехнуться. — Ты же сам поддакивал Боре, когда тот приказал вызвать мне «Скорую», потому что я не должен был сдохнуть раньше, чем вам спрятанный контейнер отдам. Контейнер с радиоактивной начинкой, для старших детей из первой семьи директора химзавода Повиликина. Кстати… я тогда долго в больнице валялся. Может, расскажешь, удалось вам то дельце довести до конца или нет?
— Удалось, — злорадно сообщил Ноздрев. — После того, как мы все-таки нашли и подкинули спрятанный тобой контейнер, вся его первая семья, в полном сборе, сыграла в ящик от лучевой болезни в течение месяца. После чего сам Повиликин стал тише воды и ниже травы, особенно когда ему намекнули, что и со второй семьей, и с его младшими детьми то же самое может случиться. Около двух лет он безотказно поставлял нам продукцию, гнал левый товар, а потом попал под суд за свои махинации, но это были уже не наши проблемы. Как и то, что он в камере повесился.
— Вы помогли?
— Чтобы лишнего не болтал. Он все равно был не жилец с его вечными муками совести из-за старших детей. Зато новый директор после него даже не пытался быковать, делал все, как ему скажут, до самой кончины Бориса.
— Да, шикарно вы тогда с Борей развернулись! Это не нынешняя паршивая секта.
— Паршивая или нет, а доход приносит исправно! — парировал Ноздрев.
Ромка покивал, а после задал несколько наводящих вопросов, провоцируя Ноздрева на откровенность о его нынешней деятельности. Не для себя — он и сам прекрасно все это знал, — а для бесстрастно фиксирующих показания камеры с микрофоном. Потом показушно поаплодировал «святому Евстафию».
— Хватит кривляться! — оборвал тот. — Я сюда пришел не для того, чтобы на твои выкрутасы или на твою рожу глядеть. Ты сказал, что знаешь что-то про моего сына.
— Знаю! — Ромка записал все, что хотел, но не мог отказать себе в маленьком удовольствии выплеснуть Ноздреву правду в физиономию. Даже заведомо зная, что его за это снова будут бить. — Твой сынок был насильником и отморозком. И когда он перед смертью оказался лицом к лицу с одной из своих жертв, без папенькиной поддержки, то это его так напугало, что он даже штаны испачкать успел. А потом удрал и рванул по крайне плохой дороге на полной скорости. Но у него же была очень крутая машинка! Только, как видишь, это его не спасло.
Правда была неполной, учитывая, что ее сейчас записывали. Но и этого хватило, чтобы взъярившийся Ноздрев снова пнул Ромку под ребра. Одно из них, кажется, уже сломанное до этого, так болезненно хрустнуло, что Ромка не выдержал, охнул: