Он валил гады-кедры на делянках, рубил тяжелые сучья, помалкивал об алмазах, но помнил о них каждый день. А потом, едва наступала тяжелая, черная ночь, снились ему те сорок камней как проклятие, каждой своей гранью напоминая о предательствах подельников и о крови, которая должна пролиться за право обладания ими.

И вот сейчас Марченко назначил ему встречу.

Зачем? За алмазы Степной уже отсидел. Теперь они по праву его, потому что дважды за одно и то же не судят. Это закон Марченко, а не его. Ну да ничего, в этой жизни или в той, но придется ответ держать. А суд Господа пострашней Верховного будет.

Встречи хочешь, старый друг-прокурор? Будет встреча! За те две церквушки долг тебе отдать нужно. Степной свои долги помнил. Как и чужие.

— Трогай, Сережа, дорогой. У нас сегодня дел ой как много будет. А сейчас давай домой. Что-то я этой водой в Заболоцке никак толком пробриться не могу. Жесткая какая-то. Подай мне телефон, человечку своему позвоню.

Они встретились в ресторане «Русь». Двое пожилых мужчин в дорогих костюмах, белоснежных рубашках и строгих галстуках не поздоровались за руку, как могли бы предполагать окружающие. Ведь для несведущих эта встреча была всего лишь бизнес-ланчем двух солидных воротил. Запонки и до неприличного блеска начищенные лакированные туфли могли только подтвердить это, но никак не указать на то, что за одним столом собрались пообедать прокурор города и криминальный авторитет.

Здесь не принято здороваться за руку. У таких людей контакт идет не от сердца, а от разума. У них нет ничего общего, они живут разными жизнями и руководствуются противоположными по содержанию законами. Подобные личности могут обняться после долгой разлуки только в двух случаях: когда прокурор — вор или же вор — это прокурор. Но эти варианты тут не катили.

— Постарел ты, Иван Максимович. — Марченко улыбнулся, усаживаясь на стул, пододвинутый официантом. — Головушка облетела, как береза в ноябре.

— Да и ты, Николай Николаевич, не молодеешь, — заметил Степной. — Животик нескромно как-то отпустил. Поседел как лунь. А помнишь, тогда, в семьдесят восьмом?.. Статный мужик был, широкоплечий!

— Я и сейчас полуторапудовку от пола по двадцать раз отрываю. А животик… Как говорят — большой живот не от пива, а для пива.

— Горькую пьешь?! — изумился Степной.

— Нет, уволь. Чарочку с тобой приму, а больше мне нельзя — печень пошаливает.

— А я тебе еще тогда говорил, бросай ты на хрен свою работу! Жить по-человечески будешь, о завтрашнем дне да о моменте перехода гастрита в язву думать не придется. — Вор взмахнул салфеткой и дождался, пока она упадет на колени. — Слыхал я, на пенсию ты собрался. Дальше-то чем существовать будешь?

Марченко усмехнулся.

— А я, Иван Максимович, не существую. Я живу. За сокровищами не гоняюсь, под «Москвич» свой старенький ежедневно не лезу в поисках бомбы, да охраны-то всей у меня — пудель Федька. Спокойно мне как-то и легко. А все почему? Чужого мне никогда не нужно было. Берешь чужое, а отдаешь-то свое. Всегда так было! Я тебе об этом еще тогда, в Харькове, говорил.

— Я еще кое-что помню, — заметил Степной, забирая у официанта красочное меню. — Ты предрекал мне смерть в канаве да сон беспокойный. А я вот жив до сих пор и сплю, кстати, весьма замечательно.

— Давай поедим, что ли, Ваня, а потом и о делах поговорим. Куда спешить? У меня выходной, тебе по понятиям работать запрещено. Трутни мы с тобой.

Степной рассмеялся, и было видно, что от души. Еще около часа они рассуждали о непрожаренном тунце, пересоленном борще и наконец остановились на главном: какая сволочь могла им подать чушь из стерляди без достаточного количества чеснока?!

Вскоре инцидент был улажен, перепуганная администрация принесла свои извинения. Престарелые мужчины, сидящие напротив друг друга, внезапно притихли. Администрация ждала всего, чего угодно — скандала, недельного банкротства, наезда блатных, но вдруг все встало на свои места. Джентльмены продолжили спокойный разговор, в зале снова воцарился интим, затанцевали пары.

— Ты так и не выпиваешь, Николай Николаевич?

— Почему же? За славного гостя рюмочку махну.

— Так ты же говорил — печень! — усмехнулся Степной. — Кстати, а на День полиции ты как среди сослуживцев держишься? Минералочку в стопку наливаешь или пиво безалкогольное пьешь?

— Безалкогольное пиво, Иван Максимович, — первый шаг к резиновой женщине. А у меня с этим делом все в порядке. Кстати, на День полиции я не выпиваю. Не мой праздник.

— Странно, а я думал, что все менты этому празднику рады. Сколько себя помню, все красноперые в ноябре пьяные. Лучшее время хаты обносить. — Степной хищно оскалился и отодвинул тарелку. — Так что за дело, Николай Николаевич? Не для дегустации же осетрины ты меня из Заболоцка выдернул?

Марченко степенно допил вино, поставил бокал на салфетку и проговорил:

— А ведь у меня тоже хорошая память, Ваня. И про смерть под забором я помню, и о камешках харьковских тоже не запамятовал. Знаешь, старый, я ведь как об алмазе старой огранки услышал, сразу мозги ломать стал. Не может быть, чтобы гражданин Степенко здесь замешан не был. А тут мой дружок Саша Никитин звонит да тебя найти просит. Вот я и решил так сделать, чтобы ваша встреча никак не состоялась. Знаешь Никитина?

— Слышал, — уклончиво ответил вор. — А о каком камешке ты говоришь?

— Да вот закатился один из твоих… под труп.

— Не гневи бога, Николай. Ты меня знаешь. Мне известно, кто его туда закатил. Скоро найду, пожалуй… А о Никитине — да, приходилось слышать.

— Нет, ты не просто слышал, а очень даже хорошо. Потому что, гоняясь за Шостаком, нельзя пройти мимо Саши Никитина. Он для тебя сейчас враг номер один, Саша-то. Потому что знаешь ты — он Шостака с твоими камешками быстрее тебя найдет.

— А почему же ты не хочешь, чтобы наша с ним встреча состоялась? Может, и договорились бы о чем.

— Вам с ним не поладить. Мы с тобой быстрее договоримся, чем ты с ним. А еще не хочу я вашей встречи вот почему… Ты по-прежнему не куришь? — Марченко с сигаретой в зубах стал шарить по карманам.

Не найдя зажигалки и чертыхнувшись, он подозвал официанта, пыхнул дымком и вернулся к разговору:

— Смерть кого-то из вас ждет.

— Ты что каркаешь, начальник? — огорчился Степной. — И потом, кто тебе сказал, что Шостака он найдет быстрее меня? Представь себе ситуацию: у меня Шостак, а у Никитина мои камни. Не договоримся?

— Пустой номер. Никитин заберет и камни, и Шостака. Понимаешь ли, Ваня, я отлично знаю его и достаточно хорошо — тебя. Вас половина не устроит. Ясно, чем все закончится. Когда Никитин словит Шостака, он выбьет из него и камни. Если ты вперед успеешь, то алмазами ты вряд ли довольствоваться будешь. Полетит душа доктора Шостака в ад. Ты ведь, насколько я осведомлен, мокрыми делами уже не брезгуешь?