— Дедушка? — насторожилась я. — Ты все-таки что-то знаешь?

— Пожалуй, припоминаю, — ответил он после паузы. — Но то или нет, вот вопрос…

— Ну так расскажи, — потеребила я его за ухо, — может, вместе и поймем, о том ли ты вспомнил!

Гарт молча покачал головой.

— Пусть те, кто в масках, говорят, — проронил он. — У них память лучше.

— Лучше, чем у камня? — не поверила я.

— Намного, намного лучше, — усмехнулся Гарт и снова зашагал вперед. Мне показалось, он чуточку ускорил шаг. — Те, кто в масках, были тут, еще когда скалы не умели говорить.

— То есть до того, как появились горномогучие? — не поняла я.

— Нет. Горномогучие тоже были. Говорить не умели.

— Так это среброликие вас научили? — спросила я и тут же прикусила язык; вдруг обидится?

Но Гарт не обиделся, снова усмехнулся и ответил:

— Не они. Вернее, не только они. Ну да сами расскажут. У них лучше выйдет: я говорить складно не умею. Да и побыстрее они…

— Это уж точно, — едва слышно пробормотал Чарим, но Гарт расслышал (поди не услышь, когда тебе говорят, считай, в самое ухо) и сказал ему:

— Не соображают лучше, а языком быстрее мелют… или что там у них вместо языка.

— Я не хотел тебя обидеть, уважаемый, — кашлянул Чарим. — У нас тоже считается, что болтать попусту не…

— Они не попусту болтают, а по делу. Но складно, — перебил Гарт таким тоном, что любому бы стало ясно: продолжать не следует. — До выхода дойдем, отправим весточку. А пока чутконосый тут нужен — за лошадьми следить. Так-то они мне в карманы влезут, да, боюсь, ноги переломают. Особенно ваши, с непривычки-то. Знамо бы дело, корзину бы захватил…

Чарим, видимо, задумался о том, из каких столетних дубов горномогучие плетут корзины, потому что умолк и молчал до тех самых пор, пока я не дернула его за рукав и не показала вперед:

— Гляди! Вот он, каменный лес!

Наш тоннель (на этот раз я постаралась запомнить все повороты и ответвления) перешел в другой, куда более просторный. И не тоннель это был, а дорожка — она вилась меж каменных стволов чудовищной толщины, огибая их. Это ведь не равнинный лес: там, если дерево мешает ходить, его и срубить можно, а тут проще обогнуть — эти стволы даже топорам горномогучих не враз поддаются!

— Настоящие деревья? — поразился Чарим, приглядевшись.

— Лампу потуши, — сказал Гарт. — Мешает.

Спорить мой спутник не стал, задул фитиль, и на несколько мгновений мы оказались в кромешной темноте. Но так только казалось: когда глаза перестал застить яркий желтый огонек, когда исчез круг света от лампы, оказалось, что пещера светится будто сама собою, призрачным голубовато-зеленым светом. Там, где проходил горномогучий, свечение становилось ярче, а за его спиной вновь постепенно угасало…

Чарим сдавленно охнул, и я поняла — он разглядел, откуда исходит этот свет.

— Ленни, — прошептал он, — а эти… тоже, как в пещере с многоножками?

— Нет, светильники не опасные, — помотала я головой. — Они жили у нас в замке. Там подальше водятся белые, и если их держать в лампе из цветного стекла, выходит очень красиво. Главное, кормить как следует, чтобы светили ярко…

Он, задрав голову, рассматривал своды пещеры и каменные деревья, усеянные мириадами светлячков, больших, с орех, и совсем крохотных. Когда они сидели смирно, вниз свисали длинные светящиеся нити, этакие хвосты, но стоило светлячку полететь, за ним тянулся настоящий шлейф. Сейчас они, привлеченные движением, задвигались, и нас окружил хоровод, сотканный из мерцающего света.

— Я в море такое видел, — прошептал Чарим, подставив ладонь и позволив светлячку опуститься на нее. — Только там вода светится в особенные ночи. Корабль идет, а за кормой остается след вот точно такого цвета… Моряки говорят, это такие крошечные рачки и водоросли светятся, так ученые люди сказали. Но им больше нравятся старые легенды… ну, про души утонувших или там духов моря.

— Да уж, рачки с водорослями — это совсем не так интересно, — серьезно ответила я и тоже поймала горсть светлячков. — Смотри-ка, узнали меня! А я боялась, их уже не поймать…

— Чего б им тебя не признать? — прогудел Гарт, продолжая путь.

— Красота… на звездное небо похоже, — сказал Чарим, глядя вверх. — Только звезды на месте не держатся! Так вот заглядишься, и кажется, будто небо-то на голову рушится! Осенними ночами тоже так бывает, видала, поди?

— Ага, — улыбнулась я. — А еще бывает, смотришь вверх, а кажется, будто в глубину, в бездонный колодец. Звезды вроде бы рядом, руку протяни и достанешь, а приглядишься — на самом деле они ужасно далеко… Но все-все видят!

— Вот бы Вителу показать, — добавил он. — Я чудес, похоже, на всю оставшуюся жизнь насмотрелся, а он, поди, и не поверит, что деревья могут быть каменными!

Вместо ответа Гарт протянул руку, сломал небольшую веточку — раздался оглушительный треск — и протянул Чариму.

— Покажешь — поверит, — пояснил он.

— Однако… — Тот повертел веточку в руках. — Как есть камень, твердая, тяжелая… А рисунок древесины видно! И кора, и прожилки всякие, тут вот вроде бы жуком проточено… Это что же, они так и растут?

— Нет, — ответила я. — Когда-то это был настоящий лес, да, дедушка Гарт?

— Да, — прогудел горномогучий. — Очень давно. Еще до нас. И до гор.

— А как же он окаменел? — удивился Чарим. — Хотя постой, ты говорила, что горючий камень находят там, где были болота… Это что ж, на месте этих гор когда-то тоже?..

— Кто его знает, — пожала я плечами. — Это случилось так давно, что даже горномогучие и среброликие не помнят. Может, было болото, а потом земля вздрогнула, и на этом месте поднялись горы. А может, огненная гора засыпала лес пеплом, и он стоял так много-много лет, а вокруг все менялось, скалы росли… Потом вода вымыла пепел, а лес остался. И светильники.

— Светлячки.

— Мне так привычнее, — пояснила я и выпустила их из горсти.

Далеко, правда, они не улетели, устроились у меня на голове и на плечах, на волосах Гарта, даже на кончиках усов Чарима. Тоже, видно, соскучились одни: этой дорогой ходят редко, а теперь, когда и ходить-то стало некуда и незачем, и подавно…

Чарим спохватился и оглянулся: кони не отставали. Светлячки облепили их тоже, и в полумраке наши животные светились, как призрачные скакуны обитателей Запределья — несколько раз в году те могут выбраться в обычный мир, и тогда по небу проносится жуткая кавалькада… Жители равнин в такие ночи закрывают все окна и двери, до рассвета не тушат огня и ни за что не пустят на порог случайного путника, даже если он посулит им золотые горы, — он ведь может оказаться одним из свиты короля Запределья!

На самом деле бояться этих всадников нечего: это просто те, кто когда-то ходил по этой земле, хотят снова взглянуть на нее, пускай даже из-под облаков. Они уже давно не принадлежат нашему миру, не могут коснуться чего-либо, ощутить вкус вина и хлеба, почувствовать жар, холод и боль… Все, что у них осталось, — это память. Да и сами они — лишь воспоминания… Те, кого уже забыли, совсем безлики, а те, кого еще помнят (или вообще есть кому вспоминать), похожи на себя, какими они были при жизни. Уверена, я видела дедушку с бабушкой и второго дедушку среди других всадников, когда они задерживались ненадолго у наших костров: в Сайторе тоже не гасили огня до рассвета, но не от страха, а чтобы осветить путь и обогреть путников из Запределья… Мы их не боялись, потому что никогда не видели от них дурного. Это же не твари из огненных подземелий, это чьи-то родные!