нёс тепло ливийских пустынь. Что он сказал? Получается, если уходишь с этого рубежа, то теряешь себя, исчезаешь из этого мира, становишься тенью. Меня неприятно передёрнуло, я потрогал себя за руку. «Нет, я ещё не исчез», — усмехнулся сам себе.

Постояв ещё немного на открытой палубе, я направился в машинное отделение. Лишившись прикрытия, торговые транспорты могли теперь стать лёгкой добычей фашистских субмарин или авиации. Однако в моей голове царило противоречивое настроение, подавляющее мысли о возможной опасности. Наше рискованное бегство из Пирей на Крит не оставляло надежд на иной исход греческой операции союзников, однако мы всё же надеялись, что вот-вот всё должно измениться, что цепь побед гитлеровцев — для них всего лишь дорога в ад, на которой они обязательно свернут себе шею. Но пока фашисты неудержимо рвались вперёд, а мы отходили и отходили, оставляя целые страны. На этот раз это были Греция и Югославия…

Через час группа транспортов, среди которых была и «Бретань», целой и невредимой вернулась к бухте Суда. Очевидно, немцы стянули все свои силы к побережью Греции, забыв на время об охоте на конвои в центральном Средиземноморье.

Однако долго мы не задержались на Крите. Оставив за кормой выжженные палящим солнцем горы острова, «Бретань» взяла курс на Александрию: снабжение оборонительных рубежей — Мальты, Крита, Кипра — не должно прекращаться. И наш транспорт — рабочая лошадка в этих операциях, как и остальные десятки торговых судов, — не стал исключением…

Боши рвались к Александрии. Африканский корпус Роммеля ещё в марте высадился в Ливии и сейчас пытался опрокинуть последние оборонительные рубежи союзников, чтобы ворваться в Египет. Но фашистов остановили: австралийцы и британцы держали осаждённый Тобрук, Роммель обламывал об них зубы. Ночные конвои стали спасением для «Крыс Тобрука», как называли немцы защитников крепости (осаждённые сначала с юмором, а потом и с гордостью приняли это имя).

«Бретань» в составе своего первого конвоя, пройдя вдоль побережья Египта и Киренаики, вошла в широкую бухту Тобрука. Ориентируясь на впереди идущий сухогруз, наше судно подошло к причалу — полуразбитым бетонным плитам. Неподалёку лежали штабеля длинных досок. Я покрутил головой по сторонам, пытаясь, насколько это позволяла безлунная ночь, разглядеть залив. Окружающий пейзаж оставлял ощущение какой-то иллюзорности, нереальности, возникающей от вида покинутого города — мне, городскому жителю, это казалось наваждением, порождаемым больным разумом, а не действительностью. Округлая бухта, глубоко вдающаяся в глубину материка, была окружена невысоким берегом — наверное, известняковые террасы. Разрушенные дома светлого цвета практически стали частью безжизненной природы береговой линии, и только медленно двигающиеся корабли придавали хоть какой-то элемент жизни в этот лунный пейзаж: тишина и полное отсутствие людей.

Наконец, «Бретань» окончательно замерла около причала. Двигатель затих. Но нас никто не встречал. Я недоумённо всматривался в темноту: кто-то же должен быть здесь? Однако ничего не менялось. Я уже направился к машинному отделению, к Папаше Гийому, когда увидел продолжение сюрреализма.

Они выскочили из-под земли. От неожиданности я замер. Выскочившие на причал люди торопливо начали хватать доски на причале и тащить их к судну. С каждой минутой они всё больше и больше прибывали на берег, как крысы из своих нор. Да, конечно, мы знали, что территория крепости была пронизана обширной сетью подземных ходов и туннелей, построенных итальянцами ещё до войны. «Крысы Тобрука» с досками наперевес ринулись к «Бретани», мы открыли фальшборты, и мостки в виде досок были водружены на борт сухогруза. Через несколько секунд полуголые запылённые жители подземелий в шортах, армейских ботинках и касках — подобно голодным грызунам — очутились на борту. Давид и Яков уже открыли трюм, и ящики с боеприпасами, поднимаемые на ручных лебёдках из грузового отсека судна, скатывались по доскам на берег.

Австралийцы с грузом на тележках исчезали из виду. Даже не из виду — они проваливались сквозь землю. Солдаты, тяжело дыша, молча делали свою работу. Я смотрел на их лица, изредка вырываемые мутным светом керосиновых ламп в руках матросов «Бретани». Опять меня кольнула неприятная мысль: «Что они здесь делают? Австралийцы… Их родина на противоположенной стороне планеты. Зачем это им?.. Непостижимая загадка». Я пытался разглядеть на чумазых лицах бойцов что-то особенное, но, как и с новозеландцем Мэтью, отгадка пока оставалась за гранью моего понимания.

Солдаты не разговаривали — спешили, лишь иногда перебрасываясь короткими шутками: «Джонни, не разбей подарки». — «Завтра доставим их по назначению». — «Ублюдки любят что-нибудь поиметь». — «Они поимеют. Только не урони в море». — «Иначе жадные ублюдки выпьют всю воду». — «Тогда, Грег, конвоям придётся ползти по дну».

Несколько часов самоотверженной работы, и грузовые отсеки «Бретани» опустели. Теперь спешили уже мы: конвой должен уйти из Тобрука затемно. Люфтваффе продолжало господствовать в воздухе, поэтому самой эффективной нашей защитой являлись безлунные ночи. Транспорты конвоя устремились к выходу из гавани, где нас ждало несколько эсминцев и два крейсера. Два часа хода, и мы должны выйти из немецкой зоны. Выйдя из горловины бухты, корабли взяли курс на восток…

— Ну, что же, вот наш первый рейс «паромного сервиса», — я прокричал, чувствуя удовлетворение от проделанной работы.

— Паром ходит обычно в две стороны, — Папаша Гийом пока не разделял моего оптимизма. — Обратно мы ещё не причалили.

Но я был заряжен молодостью: мы смотрим вверх, спуск — это для стариков.

Однако он оказался прав. Мы не слышали посторонних звуков снаружи: шум двигателя в машинном отделении заглушал даже голоса. Но в какое-то мгновение раздался скрежет, перекрывающий все остальные звуки вокруг. Мы застыли. Посыпались искры. Первым пришёл в себя Папаша Гийом. Я почувствовал сильный удар по спине.

— Что встал, остолоп?! Хватай брезент! — его крик в ухо вывел меня из ступора. Не отдавая полностью отчёта в своих действиях, я кинулся к куску брезента, сложенному в углу, и, развернув его, закрыл вытекающее из повреждённой цистерны масло.

— Перекрываю подачу топлива. Аварийная остановка двигателя, — покрасневший стармех орал в переговорное устройство с рулевой рубкой.

— Стоп-машина, — мой нервно-обострённый слух различил спокойный голос кэпа. — Попадание в правый борт. Ликвидировать возгорание.

По трапу стучали каблуки остальных матросов, спешивших нам на помощь. Жиль схватил второй кусок брезента и начал накрывать горящие лужицы масла, остальные бросились к Папаше Гийому. Тот уже тащил деревянные клинья и пробки, обматывая их на ходу паклей. Давид и Яков споро взялись за