– Прости, но я не способен поверить. Какая-то легенда,странные идеи твоей мамы... чокнутый киллер... Я понимаю, не это ты ожидалауслышать... Черт, – выругался он. – Эта фотография... Алексей решил,что я... теперь ясно. Если допустить, что твоя история правда, все начинаетвыглядеть подозрительно. Но... но тебе не приходило в голову, что Алексейпросто морочит тебе голову? Все эти люди с их рассказами... Ты ведь даже незнаешь толком, кто они. То, что он старается представить меня в дурном свете,вполне понятно. Он влюблен в тебя...

– Да с чего ты взял?

– Милая, только ты с твоей наивностью способна не замечатьочевидного. Мне достаточно было увидеть, как он смотрит на тебя. Может, он исам не догадывается, хотя это вряд ли. Скорее ему такая мысль неприятна. Крутыепарни не влюбляются, они заняты крутыми делами. Ну вот, теперь я делаю то жесамое, что и он. Пытаюсь настроить тебя против него... Когда мужчины начинаютделить женщину, благородство в расчет не принимается.

– Мартин...

– Я не имею права запретить тебе с ним встречаться, да это иглупо. Просто прошу: не позволяй морочить себе голову, помни, что... ну вот, яопять в роли наставника, а она мне явно не удается. Слушай свое сердце, милая.Только тебе решать и никому другому... – Он поднялся, прошелся по комнате,стало ясно: какая-то неприятная мысль засела в его голове и не дает покоя.

– Мартин, – позвала я.

– Я вдруг подумал: а если это все-таки правда? Как быневероятна история ни была, но вдруг – правда? И этот тип действительно где-торядом? И ему нужна ты. Вряд ли Алексей примет мою помощь, но я бы хотел помочьему найти этого мерзавца, и пусть сколько угодно подозревает меня. Хотя яубежден, у ФСБ это получится куда лучше. Ты говорила с Константином Ивановичем?

– Да. То есть нет. То, что произошло пятнадцать лет назад,вряд ли его заинтересует.

– Я думаю, с ним следует поговорить. По крайней мере, он неоткажет в совете.

Уже ближе к вечеру раздался телефонный звонок, Мартин скем-то минут десять разговаривал, потом вернулся в комнату.

– Звонил отец, – сообщил он. – Я всю неделю у негоне был. Ты не против к нему сейчас поехать?

– Я могу переночевать у Насти, – сказала я.

– Нет-нет, если ты не поедешь, я тоже останусь. Папа поймет,он знает о том, что произошло с твоим дядей. – Мартин помолчал и добавилнерешительно: – Я хотел бы вас познакомить.

– Хорошо, едем, – кивнула я.

По дороге к дому, где жил отец Мартина, я вдруг разволновалась.Не самое удачное время для знакомства. Из рассказов Мартина я знала, что они сотцом очень близки, и теперь гадала, какое произведу на него впечатление.Одинокий человек, прикованный к инвалидной коляске. Скорее всего, он решит, чтоя неподходящая пара для его сына.

Мартин, заметив мое волнение, улыбнулся:

– Ты ему понравишься. Я столько о тебе рассказывал.

– А если не понравлюсь? – вздохнула я.

– Такого просто не может быть.

Дом оказался двухэтажным, из красного кирпича. Забор тожекирпичный, калитка и металлические ворота. Среди окружавших его домов этот малочем выделялся. Правда, отличие все-таки было: когда мы миновали ворота, рядомсо ступенями крыльца я увидела пандус. От крыльца вела аккуратная дорожка, онаогибала дом и терялась в саду.

– Отец редко покидает участок, – объяснил Мартин,достал пакеты с провизией из багажника, и мы поднялись по ступеням.

Дверь перед нами распахнулась, и я увидела женщину летсорока. Высокая, худая. Короткая стрижка, плоское, монгольского типа лицо. Узкиегубы раздвинулись в улыбке.

– Мартин, – нараспев сказала она. – Вот отецобрадуется. – Тут женщина перевела взгляд на меня и замолчала.

– Это Серафима, – целуя ее, сказал Мартин. – Чтобы я без нее делал... А это моя невеста, Изабелла.

Я удивленно посмотрела на него, а он шепнул, наклоняясь:

– Ну помечтать-то можно. Отец у себя в кабинете? –спросил Мартин, входя в дом.

– В гостиной, читает. У меня все готово, можете сразусадиться за стол.

Войдя в дом, я быстро огляделась. Небольшой холл,двустворчатая дверь вела в гостиную, справа кухня и столовая. Рядом со столовойлифт, дальше еще две двери. Мы прошли на кухню, Мартин поставил пакеты на стол,предоставив Серафиме самой разбирать покупки, и, взяв меня за руку, повел вгостиную. Возле камина, выложенного бело-голубой плиткой, в инвалидном креслесидел мужчина и читал книгу. При нашем появлении снял очки, отложил их вместе скнигой в сторону и сказал:

– Здравствуй, сын.

– Привет, папа. – Мартин подошел, наклонился, поцеловалотца, повернулся и произнес: – Ну вот, это она.

– Значит, вы Изабелла. – У отца Мартина был низкийхрипловатый голос, очень красивый. Впрочем, не только голос, он сам был красив.По крайней мере, до своей болезни. С Мартином они оказались совсем не похожи. Уотца темные волосы, карие глаза, чуть навыкате, и нос с горбинкой. Онулыбнулся, и стало ясно: сходство все же есть. Улыбка была точь-в-точь как уМартина, озорная, мальчишеская. Ноги закрывал плед в клетку, сидел он чутьссутулившись, но вряд ли отличался высоким ростом. Руки его, в едва заметныхпятнышках, какие появляются у пожилых людей, были очень худыми, тонкие пальцыпоражали изяществом. Но, несмотря на болезненность и худобу, стариком он отнюдьне выглядел. Я решила, что ему где-то около шестидесяти. А еще подумала: еслибы не болезнь, он и сейчас с легкостью бы разбивал женские сердца.

Мужчина протянул мне руку и представился:

– Игнат Мартынович Скопин. Отец вот этого здоровяка.Когда-то я носил его на руках, что теперь трудно представить, сейчас все большеон меня носит. Рад, что вы приехали, – добавил он и опять улыбнулся, а японяла: в самом деле рад. Не только Мартину, что вполне понятно, но и мне.

Неслышно ступая, появилась Серафима.

– Идемте ужинать, – заметив ее, сказал ИгнатМартынович, развернул коляску и покатил впереди нас. Управлялся он с ней оченьловко.

На длинном овальном столе, накрытом к ужину, горели свечи.Накрахмаленные салфетки, красивая посуда. Отец с сыном устроились напротив другдруга, я между ними.

Я сразу обратила внимание на портрет в золоченой раме, чтовисел в столовой. Женщина лет тридцати пяти, светлые волосы собраны в высокуюприческу, огромные глаза, полуулыбка на пухлых губах. На ней было черное платьес ниткой жемчуга.

– Это мама Мартина, – проследив мой взгляд, сказалИгнат Мартынович и вздохнул с печалью.