за ним последовал молодой Раймунд, возглавлявший отряды из Прованса. Церковные колокола и фанфары, приветствовавшие их, были ясным предупреждением Симону понапрасну не перенапрягать свою армию. Еще одно предупреждение прозвучало несколько дней спустя. Пока Симон все еще находился на восточной стороне города, тулузцы переправились на баржах через реку, вновь заняли западный берег и начали штурм приюта для паломников, где крестоносцы устроили свою штаб-квартиру. Всю ночь и большую часть следующего дня обе стороны вели упорную борьбу за контроль над рекой. Симон с отрядом отборных рыцарей ворвался в восточную башню с лодок и смог удерживать ее в течение нескольких часов, пока не был оттуда вытеснен. Тем временем тулузцы вместе с отрядом немецких наемников прочно обосновались на западном берегу. Крестоносцы в беспорядке отступили оттуда, причем некоторые из них упали в реку, где утонули под тяжестью доспехов.

Была середина июня, девятый месяц осады. От запланированного Симоном двойного штурма города в западной его части пришлось отказаться. Но на востоке приготовления все еще продолжались. Плотники Симона потратили месяц на строительство огромной деревянной кошки (cat) — передвижного укрытия, которое позволяло штурмовому отряду безопасно подойти к основанию стен. Однако, когда этот монстр приблизился к стенам, по нему точно попало каменное ядро из требюше, выпущенное вслепую из города. Замысловатое столярное изделие было разбито, а несколько человек из находившегося внутри штурмового отряда погибли. Затем, 25 июня, тулузцы предприняли внезапную вылазку из дух ворот против лагеря плотников, где ремонтировали кошку. Многие крестоносцы в это время слушали мессу и были захвачены врасплох. Симон подождал, пока воины вооружатся, а затем ринулся к месту, где уже шла битва. Его брат Ги был ранен, а его лошадь убита арбалетными болтами. Симон собрал несколько отрядов и попытался блокировать ворота в городских стенах, через которые тулузцы все еще вливались в бой. С площадки за стенами женщины из Бурга стреляли из требюше тяжелыми каменными ядрами. Они стреляли наугад в беспорядочную массу солдат. Но один из их снарядов попал Симону в голову и убил его наповал.

XIII. 1218–1224: Освобождение

Сыны Израилевы не могли устоять пред врагами своими и обратили тыл врагам своим, ибо они подпали заклятию.

Иисус Навин 7: 12

Весть о смерти Симона была встречена в Тулузе с непристойным ликованием и звоном церковных колоколов. Счастливые толпы горожан танцевали на улицах под барабаны, цимбалы и трубы, а родственники Симона и капелланы собрали его изуродованные останки и отнесли в замок Нарбоне. Там Симона прославили как святого и мученика. "Но что касается меня, — заметил язвительный трубадур, — то я не сомневаюсь, что если Христу служат… сжигая города и… убивая женщин и детей, то Симон сейчас сидит в славе в раю". Только Раймунд VI остался в стороне от общего ликования. Симон, заявил он хронисту Гийому Пюилоранскому, обладал всеми качествами великого князя: храбростью, дальновидностью и удивительным упорством. Эти качества не нуждаются в лучшей иллюстрации, чем та скорость, с которой его достижения рухнули при его преемнике. На следующий день после его смерти крестоносцы собрались в замке Нарбоне под председательством кардинала-легата и единогласно избрали восемнадцатилетнего сына Симона Амори его преемником. Амори был незначительной фигурой в истории крестового похода. Его жизнь прошла под сенью его великого отца. То немногое, что о нем известно, говорит о том, что он обладал храбростью и находчивостью Симона, но не имел его личной харизмы и, что еще более важно, не имел его фанатичной уверенности в своей праведности. Амори принял бразды правления в тяжелой ситуации, став наследником унизительного поражения, которое сказалось на остальных годах его присутствия в Лангедоке. Единственной харизматичной фигурой в политике Юга после смерти Симона был двадцати однолетний молодой Раймунд, вызывавший восхищение и ставший через свою мать наследником энергии и способностей Плантагенетов.

Предводители крестового похода взвалили на плечи Амори тяжелое бремя, но мало кто из них был готов помочь ему его нести. Граф Суассонский объявил, что его сорок дней службы подходят к концу. Южные вассалы Амори засели в своих владениях в ожидании развития событий, и даже северяне, соратники его отца, начали возвращаться домой. Старые надежды, которые долгое время поддерживались вызывающим оптимизмом Симона, теперь исчезли. Тулуза оставалась непокоренной, а последние крестоносцы были выведены с западного берега. Великая кошка, защищая которую погиб Симон, была брошена и сожжена ликующими тулузцами. Амори приказал предпринять последний, отчаянный штурм стен, а когда он провалился, снял осаду. 25 июля крестоносцы сожгли свои осадные машины и вернулись в Каркассон, забрав с собой останки своего погибшего предводителя. Там Симон был похоронен в часовне старого романского собора Сен-Назер. Его вдова выделила средства на капеллана и вечно горящую лампаду, и вскоре у гробницы стали происходить чудеса. Крестоносцы отдали дань уважения погибшему герою, а затем разошлись.

Прошло два месяца, прежде чем Гонорию III сообщили о смерти Симона. Эта новость стала страшным потрясением для престарелого Папы, который, при всей своей прежней сдержанности, никогда всерьез не предполагал, что крестоносцам грозит поражение. Но теперь эта перспектива казалась достаточно реальной, чтобы оправдать новый крестовый поход, несмотря на то, что армия Иоанна де Бриенна, сражавшаяся с неверными в дельте Нила, отчаянно нуждалась в подкреплении. 11 августа Гонорий провозгласил всеобщую индульгенцию для всех, кто немедленно отправится на помощь Амори. "Народ Израиля угнетен фараоном", — с неосознанной иронией заявил он епископам Франции и Германии, призывая их собрать добровольцев в каждом приходе. Но Гонорий был реалистом и осознавал, что хотя всеобщий призыв может собрать некоторое количество энтузиастов, ни одна экспедиция не будет успешной без активной поддержки Филиппа Августа или его сына. Поэтому Папа обратился к обоим со страстными письмами, умоляя их вмешаться в дела Юга. Но ни один из них не был настроен принять их благосклонно. Филипп всегда относился к Альбигойскому крестовому походу с недоверием. Он не разделял ненависти Церкви к Раймундам, и его не интересовало неблагодарное наследство Амори. Принц Людовик тоже не проявлял особого энтузиазма. Он недавно вернулся домой после изнурительной и неудачной попытки завоевать Англию, которая оставила в нем явное отвращение к далеким приключениям. Поэтому, когда в начале августа Алиса де Монфор и три южных епископа посетили королевский двор, чтобы выступить в защиту ее сына, они получили обескураживающий отказ. Вассалы Филиппа попросили у него разрешения на участие в походе, и он дал его с явной неохотой, но добавил, что у него "нет намерения самому ввязываться в это дело".

Филиппа переубедил, характерный для него, хитрый маневр легата Бертрана, который предложил возглавить экспедицию Тибо IV, графу Шампани.