Понятия не имею, как давно я здесь, и где именно это самое «здесь» находится? Но времени прошло предостаточно, чтобы досконально обдумать обстоятельства похищения, находя новые и новые странности.

Умение менять тела, как одежду, никогда не упоминалось даже в сплетнях про живок, тем более нет подобного в храмовых книгах, научных статьях, газетах. Однако саму возможность не исключает вера в Сущего, ведь тело – одежда для души. И как глубоко мне надо забраться в святость, чтобы однажды по своей воле снять эту одежду и вернуть ту, родную? Пока даже думать об этом не могу всерьёз…

Вот еще странность: по общепринятому мнению собирать группы жив бесполезно, способности не суммируются… Но я – свидетель и жертва единого, хорошо скоординированного, влияния двух живок! Скажу больше: пересадка души в чужое тело прошла так буднично, словно цветок переставили из вазы в вазу. Исполнители обменивались емкими определениями: «донор», «резерв». Слова научные, без храмовой витиеватости и бытового суеверия. Необычно! О даре все кругом говорят иначе. Когда белая жива прогоняет болезнь, она «распутывает клубок»; когда черная насылает, она «накидывает петлю»; поиск описывается, как «прядение». Слова отражают отношение к дару, как к чуду. А чудеса не вершатся по заказу, не гарантируют однозначного и мгновенного результата. Но белобрысые живки не сомневались.

Есть странности и в организации похищения. Некто заранее собрал сведения и знал, что у меня свободный день, что я близко знакома с Васей, что живу одна и искать меня некому. Со мной говорил человек в форме. Меня заманили в кафе, купив весь зал на длительное время. Значит, ресурсов было вдоволь. Тогда отчего их тратили так небрежно? Ваську записали в ухажеры! Подобную нелепицу могли выболтать разве что торговки на улице или девочки из чужих классов пансиона: однажды они видели нас вместе.

Выводы из перечисленного – невеселые. Обмен тел практикуется системно и безнаказанно. Доноров подбирают впрок, сведения о них хранят в особом архиве. Когда донор требуется для дела, его находят по записям в «резерве» и еще раз проверяют – но наспех, без рвения. Значит, подмену душ проводили много раз, и всё обходилось без огласки. И это не работа для одиночки: пожалуй, требуется тайная организация. Кстати, о «холодном резерве» я слышала в имении Дюбо в жуткую ночь, когда сгнили пролески.

Если я думаю верно, то сила моих похитителей велика. Из-за их опытности и силы меня не могут спасти… пока. И я ничего не могу сделать. До сих пор не знаю даже внешности Юлии Златы, хотя живу в ее теле. Она – молодая и стройная, пожалуй, чуть ниже меня; у неё золотисто-каштановые волосы, довольно длинные; руки ухоженные, без старых мозолей. Вот и все приметы… В палате нет зеркал, мне дают крем-супы, чай наливают в закрытые поилки. Словом, делают все, чтобы я не увидела отражение лица, которое… ношу. Зовут меня «Юлия», без отчества и фамилии. Друг к другу обращаются «доктор», «вы», «ты» или окликом – «Эй!». Ни разу не упоминали название больницы, сезон года.

Я все время ищу способ сбежать, переслать весточку на волю или хотя бы понять, что происходит. За мной следят. Соглядатаи притворяются сиделками и санитарами. В заговоре и сменные врачи, и кухарка, и горничная. Да, у меня, вернее у Юлии, есть личная обслуга. Из-за этого посторонние не общается с ней… со мной? С нами? Я так и не научилась думать о себе в её теле, как о цельной личности. Юлия – клетка для сознания, я поймана накрепко. Сколько бы ни дергалась, узлы обстоятельств не получается ослабить и тем более распутать. Но я не отчаиваюсь. Яркут умный и деятельный. Мне надо верить в него. Надо! Иначе сойду с ума. Это не фигура речи, а жутковатая правда.

Дверь скрипнула, подалась, и в палату неловко протиснулся грузный мужчина.

Незнакомый! Редкостное событие.

В прежней жизни я не понимала, как свидетели умудряются запоминать приметы с одного взгляда. Для зрения Юны люди были смутными фигурами с более-менее определенными цветом волос и фасоном одежды, ростом и сложением… Глаза Юлии Златы познакомили меня с миром и людьми заново. До сих пор радуюсь, рассматривая каждую трещинку в стене, каждую морщинку на коже.

Итак, гость. Первым делом сознание отметило густые волосы с благородной проседью. Затем – нелепость «голубиного» поведения: голова то гордо вскидывается, то настороженно клонится, взгляд то обшаривает палату, то прячется, утыкаясь в пол. Незнакомец прикрыл дверь, постоял, прислушиваясь. Я отметила: лет пятидесяти на вид, одет несколько вычурно, по-моему, так наряжаются недавно разбогатевшие. Брюшко заметно вопреки усилиям портных по его маскировке рисунком ткани и покроем.

Лаковые туфли при первом шаге скрипнули, и это напугало холеного незнакомца до дрожи щек. В иное время показалось бы забавно. Но – не теперь. Продолжаю наблюдать, кутаясь в плед и сидя с ногами на кровати. Я привыкла к обману, и тихо жду продолжения. Вот незнакомец подкрался вплотную, сник на стуле. Выдохнул со всхлипом и затих: наверняка ожидает от меня сочувствия и интереса. Но я лишь бесцеремонно глазею: на пальце правой руки массивный перстень-печатка. Юна рассмотрела бы лишь цвет – золотистый, но глазам Юлии отчетливо виден вензель.