– Кока! У нее начались мозговые явления. Представляешь,только что с пеной у рта она утверждала, будто я пришла сюда в розовом костюме!Просто страшно делается, когда понимаешь: время неумолимо, как ни старайся, авпадешь в маразм.

– Действительно, – бормотнула Люка, окидываямаменьку взглядом, – но следует признать, ты ведь часто в розовомпоявляешься. Кстати, Зюка тут ехидничала. Стоило тебе в понедельник уйти, какона завела: «Нико одно и то же перешивает. Похоже, у нее совсем с деньгамишвах. То присобачит рюшки, то оторвет и полагает, что никто этого не замечает.Ну я, конечно, вижу, что платье одно и то же, но никогда не стану…»

– Глупости, – рявкнула маменька, – как тебеэто, синее?

– Шикарно, – закатила глаза Люка.

– Ах, там концерт начинается, Вава, найди мнеместо, – защебетала Николетта.

Я взял маменьку под острый локоток и подвел к креслу.Николетта плюхнулась на парчовую обивку. Остальные гости тоже устроилисьпоудобней. Поскольку самые лучшие места принято уступать дамам, малочисленная мужскаячасть тусовки сбилась у окна. Я присоединился к «юношам». Отлично, пока певецбудет выводить рулады, я отдохну. Но не тут-то было. Престарелый профессорНиколай Семенович, милый, но практически глухой старик, спросил у другоговеликосветского тусовщика, литературного критика Сергея Петровича:

– Сережа, о чем он говорит?

Сергей Петрович, тоже крайне приятный во всех отношенияхмужчина, большой знаток поэзии Серебряного века, тонкий ценитель вин и сигар, ксожалению, очень плохо видит, поэтому он отреагировал соответственно.

– Где?

– Вон, у рояля.

– Кто?

– Мальчик-блондин, размахивает руками. Может, он стихичитает?

Сергей Петрович вытащил из кармана замшевую тряпочку,аккуратно протер бифокальные очки со стеклами толщиной около десяти сантиметров[4],снова водрузил их на нос и задумчиво произнес.

– Не вижу! Впрочем, он поет довольно фальшиво.

– А я не слышу, – вздохнул НиколайСеменович, – зато различаю фигуру, милый юноша.

– Тебе легче, – констатировал СергейПетрович, – внешне мальчик ничего, наверное, а вот звуки он издаетчудовищные, и вообще, на концертах лучше быть глухим и слепым одновременно.

– Может, коньяку тяпнем? – предложил НиколайСеменович. – Легче будет воспринимать искусство.

– Куда идти? – мигом отозвался СергейПетрович. – Я не вижу.

– Налево.

– А?

– Сюда!

– Куда?

– Что?

Я быстро повернулся к столу, схватил пузатые фужеры, плеснулв них коньяку и подал «мальчикам».

– Прошу вас.

– Спасибо, Ванечка, – улыбнулся Николай Семенович.

– Это кто? – заинтересовался Сергей Петрович.

– Ваня Подушкин.

– Господь с тобой, Коля, он же умер.

– Скончался Павел, его отец, – терпеливо началобъяснять профессор, – а Ваня совсем еще молодой. Скажи, Ванечка, тебешестьдесят есть?

– Нет, – громко ответил я, – и не скоробудет.

– Кого не будет?

– Подушкина, – бойко отозвался критик.

Я осторожно попятился к двери. Пока дамы уставились насмазливого красавчика, издающего странные звуки, а мужчины пытаются адекватнооценить происходящее, я могу пойти покурить.

Но не успел я сделать и пары шагов, как по ушам ударил крик.

– А-а-а-а… Она в розовом!

Все повернулись влево, я машинально поступил так же. Возлеарки, ведущей в столовую, стояла Мэри.

– В розовом, – кричала Кока, – видите, да?Все видите, да? В розовом!

Певец растерянно замолчал, музыка стихла.

– Коконька, – вскочила Зюка, – тебе плохо?

– Это кто? – визжала Кока, тыча в маменькупальцем, скрюченным под тяжестью бриллианта размером с хороший апельсин. –Кто?

– Только не волнуйся, – засуетилась Зюка, –ты видишь Николетту. Если забыла, кто она такая, напомню: Нико – наша стараяподружка.

– Попрошу без хамства, – фыркнула Мэри, – причем тут старость! Еще скажи «древняя»!

– Она в розовом? – обморочно прошептала Кока.

– Да.

– Не в синем?

– Нет, конечно.

– Но только что она была в синем!

Зюка обняла Коку.

– Дорогая, ты устала! Нико явилась в розовом.

– О-о-о! – простонала хозяйка, хватаясь за виски.

– Вовсе нет, – ожила Люка, – она в синемпришла.

– В розовом! – топнула Зюка.

– В синем, – настаивала Люка.

– Разуй глаза, – потеряла светское воспитаниеЗюка, – вон она стоит! В розовом!

Люка повернулась в сторону двери.

– Ага! Смотрите! Она в синем.

Все снова задвигали шеями, я подавил тяжелый вздох. Ну и ну.Сестрички в ударе, мгновенно произвели рокировку, сейчас арку подпирает не Мэрив костюме, а Николетта в платье.

– А-а-а! – завизжала Кока.

– О-о-о! – подхватила Зюка.

– Что с вами? – озабоченно воскликнула Николетта.

– Это ты? – в полном изнеможении просвистела Кока.

– Ну я.

– В синем?

– Конечно, говорила же тебе, что мне розовый надоел.

– Был костюм, – хором отозвались Кока и Зюка.

– Платье, – быстро влезла Люка.

– Пожалуй, мне пора, – сказала жена НиколаяСеменовича.

– И я с тобой, – быстро подхватила супруга СергеяПетровича, – голова заболела.

Гостей никто не останавливал, и вскоре в большой комнатеосталось лишь пятеро: Николетта, Люка, Зюка, Кока и ваш покорный слуга.