Чжон. Он помогал в процессе родов. Я подумала, что у тебя могут быть к нему вопросы.

— Хочешь ее подержать? — спрашивает он.

Я быстро моргаю.

— Да.

Ребенок кричит, когда медбрат поднимает ее и кладет крошечное тельце мне на руки.

Я пытаюсь ее покачать, но крики только усиливаются. Ее взгляд устремлен в сторону.

— Попробуй прижать ее ближе к своему телу.

Я прижимаю сестренку к своей груди. Она такая маленькая, завернутая в одеяло, как буррито. Под ее кожей проступают паутинки вен. Я смотрю на ее крошечное розовое ушко. По крайней мере, эта ее часть совершенна. Ее крики переходят в сопливое хныканье, затем в хриплые стоны-выдохи, как будто она слишком измучена, чтобы плакать дальше.

Медбрат скрещивает руки.

— Ради кого-то другого она бы не перестала плакать. Ты знаешь, как с ней обращаться.

Я пожимаю плечами, но по моему телу разливается тепло.

— А как моя мама?

— Роды были долгими и тяжелыми. Она хотела сразу увидеть младенца. Мы сразу поняли, что у девочки ФАС. Твоя мама тоже знала. Ее предупреждали. Она начала плакать. Твоя мама не переставала рыдать, поэтому мы дали ей успокоительное и забрали ребенка. Когда она снова пришла в себя, то не просила дочь, и мы ее не приносили. Она пролежала на больничной койке сутки, уставившись на свои руки, как будто держала что-то, чего там нет. Вчера ее забрали обратно в «Гурон Вэлли».

Я касаюсь мягкого, идеального уха сестры. Ей нужна семья, которая сможет ухаживать за ней как следует, сможет позаботиться о ее нуждах так, как я никогда не смогу. Хорошо, что мама отказывается от нее. По сути она давно отказалась от своих родительских прав. Это правильно. Но все равно, от пронизывающей боли у меня перехватывает дыхание. Я хочу как-то запечатлеть свою любовь на этой малышке, оставить ей знак, печать на сердце, которая будет напоминать обо мне. Обещание, с которым она сможет идти в любое будущее, что ее ждет. Хочу, чтобы она знала, что ее любили. Что я ее люблю.

— Как ее зовут? — тяжело вздыхая, спрашиваю я.

— Твоя мама не дала ей имя. Может, ты хочешь?

Я обхватываю голову сестры всей рукой. Ее коричневый шоколадный пушок очень мягкий. Ей нужно красивое сильное имя.

— Зои Роуз.

— Прекрасное имя, — улыбается Арианна.

— Я смогу ее видеть? В приемной семье? Даже после того, как она будет удочерена?

— Уверена, можно что-нибудь устроить. Мы могли бы сделать открытое усыновление, когда ты будешь получать фотографии и видео время от времени. — Микаэла Дэвис засовывает свой портфель под мышку. — Я позвоню вашей семье на следующей неделе.

Мы выходим из больницы и в молчании возвращаемся к машине Арианны. Снег сыплется с неба цвета шифера. В моем желудке бурлит желчь. Меня тошнит. До смерти тошнит от всего этого. Больше всего меня тошнит от самой себя. Я недостаточно старалась. Я не остановила маму от пьянства. Я не спасла этого прекрасного ребенка — мою родную сестру — лежащую в инкубаторе в той больничной палате. Я могла бы сделать больше. Должна была. Но я ни черта не сделала.

— Это не твоя вина, — успокаивает Арианна, как будто читая мои мысли.

Лукас прикасается к моей руке.

Я вздрагиваю. Монстр внутри меня шевелится, скользит по венам, как черный осадок.

— Просто оставьте меня в покое.

— Я никуда не уйду. — Его голос звучит твердо, непреклонно.

Я качаю головой. Меня так переполняет стыд, что я едва могу на него смотреть.

Лукас подходит ближе, убирая челку с моих глаз.

— Могу я обнять тебя? — говорит он тихо, так, чтобы слышала только я.

Потом он обхватывает меня руками, прижимает мою голову к своему подбородку. Лукас твердый, сильный. Безопасный. Я дрожу, но все мое тело наполняется теплом до самых пальцев ног. Через мгновение я прижимаюсь к нему.

— Прости меня, — шепчу ему. — Я вела себя с тобой как большая толстая скотина.

— Может быть, совсем чуть-чуть, — произносит он мне в волосы. — Я знаю, что ты этого не хочешь. И ты не избавишься от меня так просто.

Я хочу сказать «спасибо» им обоим, но слова застревают у меня в горле. Я не знаю, как это сделать.

Арианна гладит меня по плечу.

— Все будет хорошо.

Но я не уверена, будет ли когда-нибудь вообще хорошо. Не для Зои Роуз, и, возможно, не для меня.

Лукас держит меня за руку всю дорогу домой. Это как нить, шнур, связывающий нас друг с другом. Я чувствую, как она пульсирует в его ладони.

Он переплетает свои пальцы с моими как обещание.

Глава 37

Дорога домой проходит в тишине. А когда мы возвращаемся, Лукас долго и крепко меня обнимает. Я отвечаю ему тем же. Мы с Арианной не разговариваем, пока не оказываемся в ее спальне, на полу, прислонившись к кровати. Мы кутаемся в одеяла, рядом стоят кружки с горячим шоколадом. Ее родители на молитвенном собрании, так что дом в нашем распоряжении.

— Я не знаю, как лучше это сказать, — тихо произносит Арианна. — Но я беспокоюсь о тебе. Хотя твоего отца больше нет, твои глаза все еще наполнены тенями. Как будто… как будто они все еще имеют власть над тобой — твои родители, а их больше нет.

Я вскидываю голову. Знакомый шипящий гнев пронзает меня насквозь.

— Легко говорить, Королева Красоты. Посмотри на себя. Ты не просто худая, ты похожа на скелет. Твоя кожа кажется прозрачной настолько, что можно увидеть кости. Все, что нужно сделать, это положить еду в рот, но ты этого не сделаешь. В эту секунду ты притворяешься, что потягиваешь горячий шоколад, но мы обе знаем, что ни одна капля не коснулась твоего языка. Не смей говорить мне, как я должна исправить себя, когда ты сама выцветаешь, как фотография, оставленная слишком долго на солнце.

На ее глазах появляются слезы. Она грызет ноготь на мизинце, пока кровь не окрашивает ее зубы.

— Ты права.

— Знаю. — Я отчаянно хочу помочь Арианне. Протянуть ее руку помощи так же, как она протянула мне свою. — Ты можешь поговорить со мной. Я тоже могу слушать, правда.

Она прижимает руки к животу, делает вдох.

— Я всю жизнь была идеальной, делала все, что от меня хотели — оценки, флейта, французский, староста класса, изучение Библии, продажа выпечки. Все. Я не выбирала ничего из этого. Я устала. Устала делать то, что хотят мои учителя, мои родители и руководитель молодежной группы. Я устала беспокоиться, что каждый