Стычка, разрешившая ситуацию, произошла в обычный, ничем не примечательный вечер. Шел двенадцатый час, и я оставила дверь своей комнаты приоткрытой, надеясь услышать, как мама выходит из дома или как скрипят ступени лестницы под шагами Бейли.

Проигрыватель на первом этаже громко пел голосом Лонни Джонсона: «А вспомнишь завтра, что сегодня ты сказала?» Позвякивали бокалы, голоса терлись один о другой. Вечеринка была в разгаре – Бейли опять проигнорировал мамино требование к одиннадцати закругляться. Если все закончится к полуночи, может, она всего лишь даст ему несколько пощечин или хлестнет словами.

Полночь настала и тут же прошла, я села в кровати и разложила карты для первого из многих пасьянсов.

– Бейли!

На моих ручных часах читалась кривобокая Л – час ночи.

– Да, Любимая Мамочка?

Ан гард. В голосе – смесь меда и яда, ударение на «любимая».

– Ты же уже взрослый мужчина… Приглуши проигрыватель.

Последнее она выкрикнула, обращаясь к гулякам.

– Я – твой сын, Любимая Мамочка.

Ловко парировал.

– Уже одиннадцать часов, Бейли? – Ложный выпад, цель которого – застать противника врасплох.

– Уже начало второго, Любимая Мамочка.

Он принял вызов, теперь им не избежать обмена ударами.

– Единственный мужчина в этом доме – Клиддел, а если ты и себя считаешь мужчиной…

Голос показал свой острый край, точно лезвие опасной бритвы.

– Ухожу, Любимая Мамочка.

Почтительный тон подчеркивал смысл заявления. Бескровным ударом он проник ей под забрало.

Ей, лишенной защиты, оставалось одно – очертя голову мчаться по туннелю ярости.

– Тогда, чтоб тебя, топай живее.

Ее собственные каблучки протопали по линолеуму в прихожей, а Бейли, выбивая чечетку, поднялся к себе в комнату.

Когда наконец разверзаются низко нависшие небеса и дождь смывает охристую грязь, мы, не имеющие власти над этим явлением, невольно испытываем облегчение. Чувство почти оккультное: на смену мигу, когда ты стал свидетелем конца света, приходят вещи явственно ощутимые. Пусть последующие чувства не назовешь обыденными, по крайней мере, в них нет мистики.

Бейли уходил из дома. В час ночи мой братишка, который в одинокие дни моего сошествия во ад защищал меня от гоблинов, гномов, гремлинов и дьяволов, уходил из дома.

Я давно уже знала, что такая развязка неминуема, что я не рискну даже взгляд кинуть в его заплечный мешок несчастья – даже ради предложения помочь этот мешок нести.

Вопреки доводам здравого смысла, я зашла к нему в комнату и обнаружила, что он швыряет свою аккуратно сложенную одежду в наволочку. Меня смутила зрелость его облика. На маленьком лице, стиснутом, будто кулак, я не нашла черт своего брата, а когда, не зная, что еще сказать, я предложила свою помощь, он ответил:

– Отвяжись к чертям собачьим.

Я прислонилась к дверной ручке, обеспечивая ему свое физическое присутствие, но ничего больше говорить не стала.

– Хочет от меня избавиться, да? Ладно, свалю быстрее некуда, так, что воздух вспыхнет. Мать называется! Тьфу! Пошла она. Никогда меня больше не увидит. Сам справлюсь. Всегда справлялся.

В какой-то момент он заметил, что я все стою в дверях, и совесть не позволила ему полностью позабыть про наше родство.

– Майя, хочешь тоже уйти – пошли. Я о тебе позабочусь.

Ответа он ждать не стал, вместо этого продолжил изливать душу:

– Скучать по мне она точно не будет, и чтоб я сдох, если соскучусь по ней. Пошла она – да и все остальные.

Он наконец-то засунул башмаки поверх рубашек и галстуков, запихал в наволочку носки. Опять вспомнил про меня.

– Майя, можешь пользоваться моими книгами.

Плакала я не по Бейли, не по маме и даже не по себе, я оплакивала бессилие смертных, которым Жизнь присудила жить в муках. Чтобы избежать этой горькой доли, всем нам нужно родиться заново, причем родиться с пониманием, что может быть иначе. Но даже тогда…

Бейли схватил бугристую наволочку и протолкался мимо меня на лестницу. Хлопнула входная дверь, и над домом воцарился звук проигрывателя: и Нат Кинг Коул предупреждал весь мир, что нужно «выровняться и лететь как надо». Как будто так можно – как будто у людей есть выбор.

Наутро глаза у мамы были красные, лицо припухло, но она улыбнулась своей «чего в жизни не бывает» улыбкой и, рассыпая крепкие маленькие луны, готовила завтрак, говорила о делах, озаряла своим светом угол, в котором находилась. Отсутствие Бейли не упоминалось – как будто все как надо, все как всегда.

Дом захламили невысказанные мысли, мне понадобилось пойти к себе в комнату отдышаться. Мне казалось, я знаю, куда брат направился накануне, я порешила, что отыщу его, предложу свою поддержку. Днем я подошла к дому с эркером, на котором висела горделивая надпись: «Номера» – оранжевые и зеленые буквы просвечивали сквозь стекло. Женщина неопределенного возраста больше тридцати ответила на мой звонок и сообщила, что Бейли Джонсон на самом верху.

Глаза у него были такие же красные, как утром у мамы, но лицо, сжатое накануне в кулак, слегка распустилось. Меня едва ли не официально пригласили в комнату, где стояли чистая постель, накрытая ворсистым покрывалом, кресло, газовый камин, стол.

Бейли заговорил, как будто стараясь скрыть необычность ситуации, в которой мы оказались.

– Славная комната, да? Знаешь, в наше время комнату найти не так-то просто. Война, все такое… Бетти здесь живет (та самая белая проститутка), нашла и мне местечко… Знаешь, Майя, так оно лучше… В смысле, я мужчина, должен жить самостоятельно…

Меня страшно разозлило, что он не ругается, не проклинает судьбу или маму – пусть даже и притворно.

– Ну, – решила начать я, – если бы мама была настоящей матерью, она бы никогда…

Он остановил меня, вскинув черную ладошку – как будто я собиралась ему погадать.

– Не надо, Майя, она была права. В жизни каждого мужчины бывают такие моменты…

– Бейли, тебе шестнадцать лет.

– Хронологически – да, но мне уже сто лет как не шестнадцать. В общем, бывают моменты, когда нужно вылезти из-под женской юбки и взглянуть жизни в лицо… Вот я и сказал Любимой Мамочке, что дожил до…

– Когда это ты говорил с мамой?

– Утром, и я сказал Любимой Мамочке…

– Ты ей звонил?

– Да. И она сюда приходила. Мы очень плодотворно поговорили. – Слова он выбирал с дотошностью учителя воскресной школы. – Она прекрасно все понимает. В жизни каждого мужчины наступает момент, когда он должен покинуть безопасную гавань и пуститься в странствие по морю надежд… В общем, она сейчас договаривается со знакомым из Окленда, чтобы меня взяли на работу в «Сазерн Пасифик». Майя, это только начало. Буду официантом в ресторане, потом стюардом, а когда освою эту профессию досконально, двинусь дальше… Будущее выглядит очень заманчиво. Чернокожие пока совсем не осознают, какие им открываются возможности. Так что мне и карты в руки!