– Да, мы понимали, – ответила она, – но считали это добрым делом. Вот в чем ошибка. Но это было и добрым делом: никто из тех, кто изведал Транспросвещение, не захотел вернуться к обыденности недоразвитого сознания. Плохо, что мы не предвидели, насколько болезненно это окажется для тех, кто знал кандидатов раньше.

– Он почувствовал, что она его разлюбила.

– Нет, не разлюбила. Просто все остальное в мире стало для нее настолько обостренным, настолько насыщенным, что любовь к одному человеку уже не могла полностью удерживать ее внимание. Он сделался для нее всего лишь одним элементом в огромной мозаике.

– И ты не считаешь, что это было жестоко?

– Я же сказала, что это была ошибка. Но если бы Ван Несс последовал за этой женщиной… если бы он стал сочленителем, сам изведал Транспросвещение… они бы соединились на новом уровне близости.

Я удивился ее уверенности.

– Теперь это Ван Нессу уже не поможет.

– Мы больше не допустим такого. Если когда-нибудь снова возникнут… затруднения, мы не будем брать кандидатов без разбора.

– Но все равно кого-то возьмете.

– И все равно будем считать это добрым делом.

Больше мы почти ничего не сказали друг другу, пока пробирались по соединительному лонжерону к правому двигателю. Я настороженно наблюдал за Погодой, зачарованный игрой красок на ее охлаждающем гребне. Наконец она обернулась и сказала:

– Перестань нервничать, Иниго, я ничего плохого не замышляю. Этот ошейник и так не слишком приятен, а тут еще ты следишь за каждым моим движением.

– Наверное, ошейник нас не спасет, – ответил я. – Ван Несс подозревает, что ты хочешь взорвать корабль. Думаю, если ты нашла способ это сделать, мы ничего не заметим до самого конца.

– Да, вы бы не заметили. Но я не взорву корабль. Это не в моих силах, если только ты не позволишь мне повернуть все регуляторы в красную зону. Даже Вулидж был не настолько глуп.

Я вытер вспотевшую ладонь о штанину.

– Мы мало знаем о том, как работают эти двигатели. Ты уже что-то чувствуешь?

– Совсем чуть-чуть, – сказала она. – Идет взаимный обмен сигналами, но у меня нет имплантатов, позволяющих понимать их смысл. Сочленителям не требуются эти специальные устройства, если только они не работают в обучающих яслях для двигателей.

– Двигатели нужно обучать?

Не ответив прямо на мой вопрос, она сообщила:

– Вот теперь я чувствую их. Рабочая дальность моих имплантатов в таких условиях – несколько десятков метров. Должно быть, мы уже близко.

– Да, близко, – подтвердил я как раз в тот момент, когда мы повернули за угол и вышли к шестиугольнику с регуляторами.

Все они горели сейчас голубовато-зеленым, но лишь потому, что я снова снизил тягу двигателя до минимума.

– Мне нужно подойти ближе, чтобы принести вам хоть какую-то пользу, – заявила Погода.

– Встань возле приборов, только ничего не трогай без моего разрешения.

Я понимал, что она не сможет причинить большого вреда, даже если начнет крутить регуляторы. Нужно двинуть не меньше двух, чтобы положение стало опасным, но я успею прикончить Погоду еще до того, как у нее появится такая возможность. И все же я нервничал, когда она стояла возле шестиугольника, склонив голову набок.

Я задумался о том, что находится по ту сторону стены. Пробравшись по лонжерону, мы оказались внутри двигателя, примерно в середине его грубого цилиндрического корпуса. Двигатель простирался на сто десять метров вперед и приблизительно на двести пятьдесят влево и вправо от меня. Покрытый несколькими слоями стандартного корпусного материала, опутанный сетью сенсоров и систем управления, он соединялся с «Петриналью» при помощи амортизирующей подвески. Как и любой корабельный мастер, я так изучил все эти тонкости, что даже не считал их профессиональными знаниями. Они стали частью моей личности.

Но я ничего не знал о самом двигателе. Глядя на мой толстый эксплуатационный журнал со всеми заметками и примечаниями, можно было предположить, что за этим стоит глубокое научное понимание основных принципов работы двигателей. Ничего более далекого от истины и представить невозможно. Двигатель сочленителей оставался для нас истинным чудом, которое нам преподнесли на тарелочке, словно свернувшегося клубком дракончика. Вместе с ним мы получили инструкции, как управлять его пламенем, но нам было строго-настрого запрещено изучать его тайны. Важнейшее правило обращения с двигателем сочленителей было очень простым: ничто внутри его не нуждается в нашем обслуживании. Стоит залезть внутрь, например с целью разобрать и воспроизвести его, и он самоуничтожится, вспыхнув крохотной новой звездой, энергии которой достаточно, чтобы расколоть небольшую луну. В заселенном космосе найдется немало огарков с умеренной остаточной радиацией, свидетельствующих о неудачных попытках нарушить этот запрет.

Как правило, ультра это не заботило. Их корабли по определению имели двигатели сочленителей. Это только правительства и планетарные богатеи продолжали учиться на своем горьком опыте. Доводы сочленителей были просты до жестокости: заложенные в их двигатели принципы недоразвитое человечество еще не готово постичь. Предполагалось, что мы должны радоваться уже тому, что заполучили эти диковины, а не тыкать своими толстыми обезьяньими пальцами в их внутренности.

И пока они работали, мало у кого из нас возникало желание разобраться с их «анатомией».

Погода отступила на шаг.

– Боюсь, у меня плохие новости. Я надеялась, что регуляторы ошибаются, видя неисправность там, где ее нет… Но это не тот случай.

– Ты чувствуешь, что двигатель на самом деле поврежден?

– Да, – ответила она. – И именно этот, правый.

– Что с ним не так? Мы можем исправить?

– Один вопрос за один раз, Иниго, – снисходительно улыбнулась Погода и продолжила: – Жизненно важные элементы двигателя получили серьезные повреждения, настолько серьезные, что система авторемонта не может сними справиться. Двигатель не окончательно вышел из строя, но некоторые маршруты реакций теперь невозможно просчитать, и поэтому мы наблюдаем такое резкое падение мощности. Двигатель вынужден использовать другие маршруты – те, которыми еще может управлять при имеющихся ресурсах. Но они не дают на выходе нужной энергии.

Она объяснила мне все и в то же время ничего.

– Честно говоря, я мало что понял, – признался я. – Хочешь сказать, что его нельзя починить?

– Можно, но не здесь. Только на специализированном заводе у сочленителей. А мы лишь сделаем еще хуже.

– Но мы не сможем лететь на одном левом двигателе без переделки всего корабля. Если бы рядом находился какой-нибудь спутник или астероид, это был бы выход, но мы слишком далеко от них.

– Извини, что не могу сообщить ничего лучшего. Вам нужно просто смириться с тем, что полет продлится дольше, чем вы ожидали.