Георгий отпил еще вина. Усмехнулся.

— Ему надо было просто поймать любой наш линкор в прицел минимум двух своих кораблей. Ну, и удерживать его в фокусе огня несколько минут. Правда, обязательно непрерывно. Он знал — наверняка посчитал заранее — что развернуться и толком ответить мы не успеем. Это все равно потребовало от него сложных маневров, ты сам видел — перестраивать эскадру так, чтобы все корабли при этом продолжали вести огонь по цели… которая тоже движется. Но самое главное — он знал наверняка, что в таком фортеле мы его не заподозрим. В чем угодно, только не в этом. Взрывы кораблей из–за сложной дифракции в принципе случались… но никто никогда не применял этот эффект в бою. Никто не думал, что так вообще можно. До него.

Андроник сидел неподвижно. Ему вдруг очень захотелось улечься, благо вытянутый диванчик позволял. Лечь и сдохнуть… У нас были минуты, чтобы понять, с каким эффектом мы имеем дело. Минуты три, если точно. Проклятие. И ведь действительно же — никто никогда… И — как всегда — все выглядит совершенно очевидным, когда тебе объяснили. То есть он сам, конечно, понял все куда раньше; покрутил в голове физические детали и довольно легко догадался, в чем дело.

Как раз к этому моменту бой и закончился…

Он посмотрел в висевшее на стене салона зеркало. В зеркале отражался усталый как черт, но вполне уверенный в себе космический офицер. Черный повседневный китель, сейчас расстегнутый. Светлые волосы, правильные черты лица. Еще бы выпрямиться…

Что я скажу Нике, подумал он. Скорее всего — ничего. Благо она никогда и не расспрашивала о флотских делах. Хватало такта. В любом случае, до встречи с ней надо дожить… Он знал, что доживет. Самоубийство исключалось — именно из–за Ники. Если уж оставлять ее, то надо оставить вдовой адмирала, погибшего в бою, а не застрелившегося при подозрительных обстоятельствах; это вопрос простой порядочности. Он мельком удивился холодности собственных рассуждений. Восемь лет назад, делая Нике официальное предложение, он был уверен, что любит ее. И сейчас тоже уверен… Наверное.

Андроник налил себе вина, отпил и стал пытаться сообразить, что еще надо прямо сейчас обсудить с Георгием. Кроме того, что они оба — безмозглые идиоты.

И, подумав так, он понял, что на самом деле его интересует только один вопрос.

— Кто он?

Георгий понял с полуслова.

— Вот уж не знаю… Единственное, что могу сказать — ему наверняка не больше сорока лет. Иначе бы мы о нем уже услышали. По званию, скорее всего, контр–адмирал, как и ты. Любит математику… скорее не просто любит, а знает профессионально — судя по тому, что он вообще сумел спланировать такую операцию. Там же прорва расчетов, и довольно хитрых. Не удивлюсь, если он за месяц начал готовиться. Уж за две недели — точно. Иначе бы не успел.

Андроник покрутил в руке бокал, поставил на стол. Внезапная мысль обожгла его… но он умело придержал вызванное этим чувство.

— Ты хочешь сказать, что он за две недели знал о нашем наступлении? — спросил он, выделяя каждое слово.

Георгий пожал плечами.

— Совсем не обязательно. Он просто должен был рассчитывать на такую возможность, раз уж его поставили оборонять Варуну. И если он был уверен, что ему не дадут новых кораблей. Вот почему ему их не дали — это загадка. Еще одна.

Андронику стало совсем тошно. Утечка информации? Но как? Как они могли узнать что–то о нашей подготовке? Или это все–таки совпадение? Ничего ж себе — совпадение…

Лучше просто проигранное сражение, чем поиск предателя у себя дома. Ну честное же слово. Об этом даже думать не хотелось.

Андроник знал точно, что этими мыслями он не поделится ни с кем. И не только потому, что разгромленный адмирал, сваливающий вину за свое поражение на воображаемых шпионов, выглядел бы совершенно глупо. Просто сама мысль о предательстве — даже чтобы произнести это слово про себя, потребовалось некое усилие — выглядела слишком… страшной. Что угодно, только не это, право.

— Самое главное, — сказал Георгий. — План, по которому нас разгромили — это творение одного человека. Одного–единственного. Тут я уверен абсолютно. Ему тридцать с небольшим лет, он недавно произведенный контр–адмирал и отличный математик. Хотел бы я с ним познакомиться…

— Я тоже хотел бы, — сказал Андроник. Видно, что–то было необычное в его интонации. Георгий посмотрел на него с усталым интересом.

— А ты что думал? — Андроник сам не заметил, как разозлился. — Он — мой враг. И я буду относиться к нему как к врагу, пусть это и глупо… Я не смогу по–другому, пойми.

Георгий только головой покачал. По старой традиции слово «враг» в византийском космическом флоте не употреблялось. Только «противник». С первого курса коллегиума офицеров приучали смотреть на сражение как на математическую задачу. Это помогало — особенно тем, кто видел результаты боев только на экранах. В наземных силах подход к таким вещам был совершенно иным, но это космических офицеров не волновало. На того из них, кто перед боем стал бы открыто говорить о своей ненависти к врагу, в лучшем случае посмотрели бы странно. В худшем — усомнились бы в его профессиональной пригодности.

— Не заводись, — только и сказал Георгий.

Андроник махнул рукой.

— Сам знаю. Со мной… сделал что–то этот бой. Ударное соединение, называется… И почему мы шли не на том фланге, с которого он атаковал? Превратились бы сейчас в пыль, и не думали бы ни о чем. Это же случайность.

— Не уверен, — сказал Георгий. — То, что флагман будет идти именно слева, было легко вычислить, исходя из нашего положения относительно противника и планеты. И… Мне кажется, он вполне сознательно хотел разгромить флот, но нас оставить в живых. Это было частью его плана.

— Зачем?

— Грубо говоря, затем же, зачем в старинных химических войнах предпочитали применять кожно–нарывные отравляющие вещества, а не удушающие. Одно дело — много мертвых солдат, которых уже похоронили. Другое дело — много тяжело пораженных солдат, которые перегружают санитарные службы противника и деморализуют его людей… Так и тут. Адмирал, героически погибший в бою, или адмирал, вернувшийся живым после позорного поражения. В каком случае Византия потеряет больше?

— Ты беспощаден, — сказал Андроник после паузы.

— Я просто разумен.

— Спасибо тебе, — сказал Андроник.

Георгий не ответил.

Корабль несся от звезды Варуна на запад, во тьму.

Планета Антиохия была похожа на Землю. Правда, на более уютную и мягкую Землю, чем реальная. Всего два континента, ровный климат — ни полярных шапок, ни невыносимо жаркого тропического пояса. Антиохия сильно отличалась и от Карфагена, на котором большую часть суши занимали пустыни, и от Ираклия, так и оставшегося планетой–столицей — слишком большого населения он просто не вмещал. Люди заселяли Антиохию плотно, но равномерно. Здесь не было чудовищных мегаполисов, но не было и пустынных зон. Сеть поселений заметно сгущалась к огромному проливу, разделявшему Северный и Южный континенты, — местное Средиземноморье, только шириной в тысячу миль и не замкнутое узкими проходами, а прямо выходящее в океан. Собственной столицы планета не имела. Ее сердцем считалось южное побережье Северного континента; вдающийся огромной дугой залив, по берегу которого были венцом раскиданы прекрасные города — Теофания, Береника, Ларисса, Тиана, Севастиополь, Аполлония, Оксиринх, Каракка…