странно показались

Листочки — девственно белы,

И облака похожи были,

И было всё белей залы

У друга во дворце. Аж что ж,

Он знает белую природу,

Ведь, в сущности, она ему

Единственная непокорна.

Он бы её признал лучи,

И запах чистых, Божий дар?…

Так вот, когда же я ошибся,

Его обычный парк назвав

Садом райским… вот же он,

Блестит, поёт и мне трезвонит.

И зверь тут каждый чтит свое,

Закон ему не нужен боле.

А всё с чего? Как нет владыки,

Так и не может быть рабов.

Как здесь возник эдемов сад,

Не будет больше городов.

Но яблок нет, нет искушенья,

Так что ж, не рай это совсем,

Коль нет по Божьему велению

Каких-то адовых вещей.

Иль есть они, а я не вижу

Большие замыслы Творца?

“Средь нас, чистых, один ты грязен”,

Мне нашептала вдруг трава.

Я оглянулся; может шутка?

Да нет, стою совсем один,

Так не обман был это слуха…

Кто говорит, о, говори!

В ответ мне листья зашуршали,

Поднялся ветер, стукнул гром,

Стихии резко вдруг унялись,

И я сказал с закрытым ртом:

Я заблудился в своих думах,

Я минотавр в лабиринте,

Кой скоро убивает всех,

Кто рядом крикнет “Помогите!”,

Но! Однажды потеряв отца

Решил людей я не калечить,

Марию тут же отыскал

И друга теперь повстречал,

Но что опять? Ну что такое?

Как было очень хорошо,

Так стало вновь мне сильно плохо,

Как будто б где я согрешил.

А я ведь лишь тебя молил

И всё. О чём еще мечтать?…

А что с Марией? Где она?

Уж много дней её не вижу,

Ох, я от ярости ослеп,

Кончину скорую предвижу,

Мария, я иду к тебе!

И объяснюсь, как вас увижу!

И вот ушёл тогда я с поля,

Бежал быстрей к своим сеням,

А белый лист березы прочей,

Чернея, провожал меня.

IV

Франческа да Римини Ор.32, Пётр Ильич Чайковский.

На скакуне я мчался быстро

Вдоль сельских песковых дорог

И одержим был только мыслью

Ей рассказать, что я пророк!

Ведь Боже говорил со мной

И говорил словами.

Мария бы узнала если,

Так злиться б перестала.

Проехал многие имения

И даже дома становился

Уж круг проделав воротился,

А всё Марию не видать.

Я даже к лесу ехать думал,

Но знал, что сам я не управлюсь,

Тогда же быстро я придумал,

Что к другу надо наведаться

И попросить помочь его,

Он не откажет ни за что.

В дворце его было темно

И отражения злата нет,

Не светится теперь кольцо,

Не дребезжит слуги мундир.

Зала его совсем поблекла,

Как будто б пылью обросла,

Как будто много поколений,

В дворце живя, залы не знали.

Портреты бывших государей,

Что в коридоре тоже серы,

Больши реформы в страшны леты

Забылись. Их глаза нелепы.

Камин, за коим говорили,

Ещё пред Марьиным уходом,

Забыт, заброшен, только пепел

Своей холодностью доволен.

И друга спальня наконец.

Бесцеремонно я ворвался,

Его застал, испуг задался

В лице его худом, безумном.

В ногах книжонки, рядом перья,

Листы по полу разошлись,

Коль отпустил он их внезапно,

Всё страху было в нём подвластно,

Глаза его на мне сошлись.

— Ты что тут делаешь? Зачем

Пришёл внезапно, с ничего?

— Беда, скажу я откровенно,

Марию так и не нашёл.

— А ты искал? И для чего?

— Да вот недавно в бег пустился,

Во мне любовь прозрела вдвое,

Везде скакал, почти в погоне,

Но вот прийти к тебе решился.

— Ты что ж, пленить раба желаешь?

Нет, уходи, прошу, уйди,

Тебе я в этом не соратник,

Я помощи не дам совсем.

— К чему мне раб? Она нужна,

А дальше вместе уж посмотрим,

Сегодня видел Божий дар,

Какой теперь я приобрёл…

Там, на полях, такое чудо,

Со мною кто-то говорил,

Единственный, кто там возможен,

Лишь только Бог с травой един.

— Вот диво, а теперь уж Бог

С тобой хотел поговорить,

Но ты же здесь. Зачем ушёл,

Коль Бог хотел тебя там видеть?

— Не суть вопроса “почему”,

А только важно, что то было,

Другое ж знать мне ни к чему,

Для меня истина раскрыта.

Мой друг опёрся обо стол,

Ко мне спиною повернулся,

Он свесил голову и что-то

Себе сказал и ухмыльнулся.

Приподнял голову. Рубаха

Его грязна, висела с ним,

И без костюмов он своих,

Как будто здесь стоял нагим.

Он развернулся, мне сказал:

— Марину ищешь? Знаю я.

Сейчас слыхал, вон в той деревне

Боярку отыскать сумели,

Да только она не жива.

В реке топлённая она.

Повисла тишина немая,

Я брови сузил, в пол смотрел,

Слов друга в том не понимая,

Что он сказать мне тем хотел.

— И что же, утопилась, ладно,

Какое мне до того дело,

Уж мало ль дур в свете бывает,

Мало ль топиться захотели…

Вдруг осознание. Глаза

Вмиг вперили в глазёнки друга.

И с удивлением, его сам

Спросил же я, мол, это шутка?

Но друг шутить был не горазд,

И в общем был